Гай Орловский - Небоскребы магов

А еще на корабле оставались двое гарнцев, их застигли врасплох спящими, никак не ожидали, что под утро, когда спится особенно, кто-то да вернется.

Один успел дотянуться до меча, его сшибли и растерзали, второго, что только-только открыл глаза, крепко избили и связали.

Я рассматривал его без особого интереса, простой солдат, что он знает, потом по форме сообразил, что это из королевской гвардии, а они все-таки знают побольше простых крестьян или рыбаков, велел дать ему вина и приступил к допросу.

– Имя?.. Звание?.. Чин?.. Должность?..

Он помолчал, но вино жадно выпил, чашу осушил до дна. Пил бы и больше, но не налили, на меня поглядывает одним глазом, припухшим и в кровавых жилках, второй заплыл настолько, что даже щель между верхним и нижним веком не щель, а тоненькая черточка.

– Знаете, – сказал я, – как гуманист, я содрогаюсь при мысли, что придется прибегать к пыткам. Но как демократ, стоящий на защите интересов… э-э… демократии, я вынужден делать все, что нужно для культуры и победы гласности. Вы как насчет гласности?

Он буркнул:

– Спрашивайте.

Я сам не ожидал, что допрос продлится так долго, гвардейцы короля в самом деле не крестьяне, знают достаточно много, вельможи разговаривают в их присутствии откровенно, да и как иначе, если они на каждом шагу, неподвижные и молчаливые, как истуканы, в самом деле перестаешь замечать.

– Хорошо, – сказал я и кивнул внимательно слушающему Ваддингтону. – Налейте ему еще вина. Устройство королевства любопытное… но ничего нового. Теперь о тех небоскребах, что на той стороне города… что они собой представляют?

Судя по его лицу, такой термин слышит впервые, однако он понятен, объяснять не нужно, поморщился и сказал нехотя:

– Никто ничего не знает. Там маги. А также всякие там… ну, колдуны, чародеи… Они сами не желают жить среди людей. Но у слабых мало сил, потому и живут среди нас…

– Это уже что-то, – сказал я заинтересованно, – гуманное общество. Как к ним в народе относятся?

Он пожал плечами.

– Пользоваться пользуются, но если где корова падет, то всем понятно, колдун виноват. Тут же идут убивать и грабить. А для знатных глердов убить колдуна – это как подвиг.

– А сильные?

– Сильным люди не нужны. То ли сами творят себе еду, то ли как-то еще… Обычно уходят и поселяются либо высоко в горах, либо в лесах, а то и вовсе в пустынях… говорят, есть и такие места.

Я вспомнил те высокие башни над городом, по спине пробежал озноб, словно оттуда все еще наблюдают за мной.

– А что насчет тех, кто высоко в башнях над вашей столицей?

Он пробормотал:

– Те хуже всего.

– Опаснее?

– Да, – ответил он. – Их не достать снизу, а башню не разрушить. Либо камень там крепче, чем… камень, либо всякий, кто подойдет близко без разрешения чародея, падет мертвым.

– Ого, – сказал я.

Он потрогал разбитую скулу, поморщился.

– С такими колдунами у правителей обычно, как это сказать, вооруженный мир. Чародеи даже помогают защищать земли, если нападет враг, но все равно королям, как понимаете, глерд, такое ненавистно…

– Еще бы, – согласился я. – Какой король допустит, чтобы кто-то совсем рядом не признавал его власть?.. Тогда нам повезло.

– Что убежали ночью? – переспросил он. – Думаю, колдунам в башнях все равно. Это если бы большая армия подошла и начала жечь город, который чародею зачем-то да нужен…

Я поднялся, кивнул.

– Ладно, лечись. К сожалению, сразу тебя не убили, когда было можно, а теперь вроде бы нельзя, хотя, конечно, можно, но уже нельзя, потому что поздно.

Он снова потрогал скулу, даже сунул палец в рот и пощупал там верхние зубы.

– Благодарю, глерд. По глазам вижу, и город со всеми жителями утопите без всякой жалости, но если что-то вам нельзя, то нельзя.

Я кивнул в его сторону Ваддингтону.

– Он твой.

Тот подхватил гарнца и потащил к выходу, а когда за ними захлопнулась дверь, я повернулся к карте и застыл. Посреди каюты появился рослый и жилистый мужчина с крепким телом, но измученный настолько, словно доживает последние дни жизни: ввалившиеся глаза, под которыми многоярусные темные мешки, похожие на сети для ловли рыбы, желтая кожа лица с отвисшими брылями, запавший рот…

– Ты тоже, – проговорил он, как мне почудилось, с сочувствием, – творишь из пустоты…

Я ответил осторожненько, стараясь вообще не шевелиться:

– Да… передвигаю там… в ней…

Он спросил сиплым голосом:

– Отказаться… не можешь?

– А зачем? – спросил я наивно.

Он зябко передернул плечами.

– Ты не можешь не чувствовать ужас… И всю бессмысленность… Или как-то защитился? Но от этого нет защиты, потому что… от себя нельзя…

За его спиной возникло кресло, он сел, не глядя, а я смотрел на него со страхом и жалостью. Мощь его чудовищно велика, понимаю, но может создавать только то, что знает и понимает, а понимание у него такое же, как у любого другого в этом мире, в то время как у меня сил в миллион раз меньше, но могу творить, скажем, пистолет и патроны, потому что для меня упорядоченная пустота не совсем как бы пустота…

А самое страшное, он в полной и страшной силе ощутил иллюзорность всего, что нас окружает.

Он может мановением руки создать гору из ничего, и точно так же распылить ее, и сознание того, что все вот так вокруг создано из ничего и может рассыпаться в любой момент, наполняет безнадежной тоской и равнодушием ко всему, потому что ничего на самом деле нет, все ненастоящее, всего лишь чуть перестроенная пустота, не за что держаться, нечего ценить…

Я проговорил, с трудом преодолевая страх:

– Я знаю…

Он спросил хмуро:

– Что?

– Что все… из ничего, – ответил я. – И что это… ужасно. Я знаю.

Он спросил с вялым изумлением:

– Ты… знаешь? И… как с этим живешь?

– Если честно, – признался я, – стараюсь об этом не думать. Живу, как другие живут. Все эти темные материи, квартовые точки, бозоны… все это как бы не существует, когда о них не думаешь. Ну разве простой крестьянин может представить себе, что все мы… из пустоты?

Он содрогнулся, лицо стало бледным.

– Я знаю… что мир… пустота… но мы?

– И мы, – подтвердил я. – Но думать об этом нельзя!..

Он перехватил мой взгляд, полный сочувствия, ему в самом деле жутко, это я знаю о строении атома, и что там пустота на самом деле не пустота, что расположенные на огромных расстояниях один от другого атомы моего тела достаточно устойчивы… не знаю почему, но я верю, что для этого существуют некие фундаментальные законы, и не надо бояться, что я весь из пустоты, нужно только не стараться представить это, иначе в самом деле рехнуться просто…

Он сказал мертвым голосом:

– Ты сделал мои знания еще ужаснее… Я не должен это представлять… и не могу не… нет, нельзя, нельзя…