Владимир Лошаченко - Князья Эльдорадо

– Ну не вовремя пожаловали долбанные проверяющие, нарушается график обучения, тут дел невпроворот, тьфу на них. Но ничего не поделаешь, посланцы от самого московского царя.

Князь Кошкин-Эльдорадо, выйдя на крыльцо, застал неприглядную картину: его дежурного офицера Карла Ланса взяли в кольцо два десятка стрельцов. Несколько служивых валялись в снегу в отключке с разбитыми мордами. Командовал и подзуживал это безобразие сам думный дьяк.

– Ату, его робяты, ату! Вот ужо отведает плетей за непочтение.

Кошкин, с ходу въехавший в ситуацию, гаркнул:

– Прекратить! – и выстрелил из пистолета три раза в воздух.

Выскочка Боборыкин с испугу аж присел в своей долгопятой шубе, стрельцы остолбенели. Где это видано, чтобы с пистоля стреляли подряд три раза. От кучки московской шушеры потянуло туалетом.

– Капитан Ланс, доложите, в чем суть конфликта?

Немец строевым шагом подошел к крыльцу и на ломаном русском языке объяснил, что этот господин потребовал от него, гвардейца, бить поясные поклоны в его честь. Он, естественно, отказался.

Князь удовлетворенно хмыкнул:

– Молодец, капитан, так держать, займись службой.

Капитан Ланс мгновенно исчез в дверях штаба, правильно рассудив: подальше от начальства – поближе к кухне. Кошкин тяжелым шагом обвел кучку чванливых придурков, слегка потерявших спесь, и скомандовал подошедшему караулу:

– Проводить гостей за пределы лагеря, поставить им зимние шатры и зачислить на довольствие на три дня. А вас, боярин Боборыкин, прошу следовать за мной.

Думный дьяк, испуганно оглядываясь на бравых солдат, ощетинившихся карабинами и взявших в кольцо его подчиненных, поспешил вслед за князем. Придерживая полы шубы и стуча зубами, думал только об одном: «Как вернуться живым в Первопрестольную?». Дело в том, что Кошкин, помимо трех выстрелов в воздух, произвел четвертый – на поражение. Во время заварухи придурочный стрелец навел свою пищаль в сторону князя, ну и, естественно, получил пулю в лоб. Все остолбенели от быстрой расправы и вмиг поняли, что только от князя зависит продолжительность их никчемной жизни. Стрельцы и прочий служилый люд стабунились в две испуганные кучки, ожидая немедленной смерти. Пришли в себя только после сытного солдатского обеда.

– Крутенек князь, ох крутенек, не лишился бы боярин Боборыкин живота своего.

Между тем, боярин стоял навытяжку перед Кошкиным и, заикаясь, отвечал на вопросы. Оказалось, ревизия не что иное, как самодеятельность самого думного дьяка. Решил выдвинуться, вот и подал идею царю. Тот лишь вяло отмахнулся, а Боборыкин, приняв жест Романова за разрешение, развил кипучую деятельность.

Дьяк, замочив портки, со страхом глядел в пол, не решаясь поднять глаза на грозного князя.

Тот, сидя за столом из черного дерева и покрытого зеленым сукном, побарабанил пальцами по столешнице – наконец принял решение:

– Сейчас отдыхай, боярин, а завтра с утра посмотришь на наши войсковые учения. Свободен.

Боярин Боборыкин выскочил из штаба, что пробка из бутылки, и бежал до шатров, не останавливаясь, изредка падая в сугробы и теряя горлатую шапку.

В десять утра начались войсковые учения. Князь Кошкин-Эльдорадо с командирами полков и начальником военного училища столпились на высокой смотровой вышке. Из прибывшего московского служилого люда с ними находился лишь думный дьяк Боборыкин, остальные сгрудились на широком помосте внизу.

Боборыкину вручили армейский бинокль, вкратце объяснив правила использования. Один из офицеров выстрелил из ракетницы, красный шарик шипя поднялся вверх, оставляя за собой слабый дымный след. И дрогнула земля от залпа сорока орудий – вышка зашаталась. Впереди версты за полторы взметнулся огненный вал разрывов снарядов.

Артиллерия стреляла из-за спины, где-то неподалеку. Боборыкин ошалело втянул голову в плечи – такого ужаса он доселе не испытывал:

– Свят, свят.

Ему показалось, что пролети дьявольские заряды чуть ниже, и он остался бы без головы – настолько спрессовало воздух после залпа над вышкой. Офицеры многозначительно переглянулись, скрывая усмешки. Штафирка – он и есть штафирка, не человек, а так, одно недоразумение. Из неприметной траншеи, тянущейся не менее двух верст, выскочили бойцы с карабинами и, образовав длинную цепь, спорым шагом двинулись вперед.

Солнечные блики играли на штыках карабинов. В это время раздался второй залп орудий – снаряды рвались в каких-то пятистах метрах от цепи. Послышались команды, сержанты и бойцы с криком «ура» бросились в атаку. Залпы следовали один за другим, огненный вал двигался впереди бегущих воинов. Бойцы стреляли на ходу, в перестук карабинов вклинилось татаканье ручных пулеметов. Атака длилась всего двадцать минут, для Боборыкина они показались вечностью. Затем перед зрителями состоялись стрельбы по мишеням, а в конце – показательные рукопашные бои. Окончательно сомлевшего барина отпаивали водкой и с вышки спустили при помощи веревки – у незадачливого ревизора отказали ноги.

Парад четырех полков служилый люд смотрел без него. Боборыкин спал в своем шатре пьяный в стельку. Под занавес действа всем желающим дали пострелять из всех видов стрелкового оружия. Обалдевшие московитяне от последнего писаря до самого тупого стрельца на подсознательном уровне поняли, что они столкнулись с невиданной силищей, способной перемолоть любое воинство. Опытные и умные смотрели круглыми глазами на учение, дивясь выучке и невиданному досель вооружению, осознавая свою ущербность и слабость. Хитрый князь добил их наглядным примером. По ростовым мишеням стреляли двое: вызвавшийся лучший стрелец – из пищали или как ее часто называли самопалих, гвардеец из карабина, расстреляв четыре обоймы по пять патронов. Поражающая дальность пищали оказалась смехотворно мала: сто – сто пятьдесят метров. Карабин уверенно валил на семьсот-восемьсот метров, а когда дело дошло до стрельбы из пулемета, то тут вообще бородатые стрельцы впали в тихий ужас. Мало того что чудная штуковина стреляла очередями, так она еще лохматила мишени за версту. Оглохшие, в полувменяемом состоянии московитяне усаживались за длинные столы в солдатской столовой, не забыли и о стрельцах – их угощали солдатским кулешом с доброй чаркой водки. Князь почтил пирующих ненадолго – поднял кубок во славу царя, посидел малую толику времени и незаметно удалился. Проверяющая делегация надралась до поросячьего визга по окончании пира. Их рядком укладывали на сани солдаты и развозили уставших служивых по шатрам.

На следующий день московитян вежливо, но твердо попросили убраться вон – дескать, своим присутствием они нарушают график обучения войска.