Дмитрий Герасимов - Сорок третий номер…

– Какое еще дело в три часа ночи? – На двери лязгнули засовы, звякнула цепочка, и в проеме показался полуголый молодой человек, взъерошенный и сонный: – Что вам нужно?

Голота с удивлением окинул его взглядом и повторил твердо:

– По срочному и важному делу.

Молодой человек распахнул дверь, приглашая Голоту войти, и бросил в глубь квартиры:

– Костэ! Разумеется, это к тебе, бессовестный!

Андрей шагнул в прихожую, снял шляпу, повесил ее на крючок вешалки и без церемоний направился в спальню. Молодой человек захлопнул входную дверь и поспешил за ним.

Константин сидел на кровати в одних трусах, плохо соображая, что происходит. Когда Голота щелкнул выключателем, он зажмурился от яркого света и стыдливо прикрылся простыней.

– Костэ! – не унимался парень. – Может быть, ты объяснишь, почему к тебе ходят по ночам симпатичные мужчины?

Андрей окинул быстрым взглядом комнату. На брачном ложе Анны, по-видимому, предавались жаркой любви: скомканное одеяло, разбросанные подушки, задранная, влажная простыня. В остальном – все, как было год назад: ковер на стене с причудливыми ромбами, словацкий гарнитур с коллекцией импортных зажигалок на полке, два кресла, обитые целлофаном (чтобы не протирались!), и атласные шторы на окне.

– Замолчи! – прохрипел Константин своему другу и, щурясь, обратился к Голоте: – Что вам угодно?.. Вы, собственно, кто?

Тот развернул кресло к кровати и медленно опустился в него.

– Я думаю, что не сильно изменился, – сказал холодно Андрей. – Разве что сделался шатеном.

Бабицкий протер глаза, окончательно привыкая к свету, и изменился в лице. У него задрожали губы, а на лбу выступила испарина.

– Не может быть… – прошептал он. – Не может быть…

– Значит, узнал, – удовлетворенно кивнул Голота.

– Костэ, кто это? – капризно спросил молодой человек. – Это твой бывший любовник? Что ему надо?

– Да заткнись ты! – заорал Бабицкий и швырнул в него подушкой.

– Я могу вообще уйти, – обиделся парень, но не ушел, а, наоборот, уселся в другое кресло и закинул ногу на ногу.

– Я пришел, – спокойно сказал Андрей, – чтобы получить ответ на два вопроса.

– Это не можешь быть ты! – Бабицкий, казалось, отхаркивал слова. – Тебя расстреляли! Так не бывает! Ты – мертвец!

– Тем более, – горько усмехнулся Голота, – тебе придется дать ответ, если призрак с того света специально явился за ним.

Константина трясло. Он хватал ртом воздух и вращал глазами, пытаясь найти разгадку этому непостижимому, невероятному и страшному видению.

– Задавайте ваши вопросы, – благосклонно разрешил молодой человек в кресле. – Мне и самому интересно.

Бабицкий перевел на него безумный взгляд.

– Я убью тебя! – прохрипел он, роняя слюну.

– Может, хватит… убийств? – Андрей облизал пересохшие губы.

Бабицкий вздрогнул, открыл рот и вдруг расхохотался.

– Это сон! – простонал он, трясясь в истерике. – Это просто дурной сон! Сейчас я проснусь, и все будет, как прежде…

– Как прежде – уже не будет, – сказал Голота. – За все в жизни приходится платить. Иногда – очень дорогую цену. – Он поднялся. – Итак, мой первый вопрос: это ты убил Анну?

Бабицкий, казалось, зашелся от смеха. Он беззвучно трясся, обхватив руками голову, и постепенно начал всхлипывать. Истерический смех перешел в рыдания.

– Кто такая Анна? – поинтересовался молодой человек. – Это твоя бывшая жена, Костэ?

– Да! – крикнул Бабицкий, растирая по лицу слезы и сопли. – Это я убил ее! Я! Вот этой рукой! – Он протянул Голоте дрожащие пальцы. – Она была… такая податливая… мягкая… Нож вошел, как в студень… – Константин шлепнул себя ладонями по лицу, оттянув ногтями нижние веки. – Она все нянчилась с тобой, дураком… А ты был как свинья, в стельку… Такой случай было грех упустить. Я принес с кухни нож… Потом повернул Анечку к себе лицом, и вот так… – Он дернул рукой, словно застегивал кому-то невидимую «молнию» на куртке. – Снизу – вверх… Она даже не вскрикнула. Только так посмотрела на меня… Так дико… Так изумленно. – Бабицкий закрыл лицо руками и зарыдал.

Парень в кресле открыл рот.

– Значит, ты убил бабу, с которой трахался? – пробормотал он.

– Заткнись! – рявкнул на него Голота и опять повернулся к Бабицкому: – И что же было потом?

Тот убрал руки от лица и с ненавистью посмотрел на Андрея.

– А потом я уложил жену на тебя, спящего. Сорвал с нее одежду, сколько смог… Она еще дергалась, сердешная… И стонала. Потом протер полотенцем рукоятку ножа и вложил тебе в ладонь. Получилось очень правдоподобно…

Андрей отшатнулся и прислонился к дверце словацкого гарнитура. Его лицо исказилось судорогой. Сделав усилие, он взял себя в руки и прошептал:

– За что?..

– Это неважно, – прорычал Бабицкий. – Довольно с тебя того, что ты узнал! Только какой тебе с этого прок? Ты ведь все равно – труп!

– Ты обрек меня на физические муки, – стараясь говорить ровно, ответил Андрей. – Но избавил от мук душевных. Поверь мне: жить с такой виной на том свете невозможно. Без покаяния и прощения – невозможно. Это я тебе говорю. Я, который побывал там одной ногой.

– Костэ мне рассказывал, – вдруг вмешался в разговор молодой человек, – что та баба шантажировала его. Она требовала от Костэ развода и дележа имущества, потому что хотела обеспечить своего дружка-неудачника. У того сморчка не было ни семьи, ни денег, ни работы достойной. Жил с какой-то фотографией и онанировал на нее.

По лицу Андрея пробежала тень.

– Это он! – ткнул в него пальцем Константин и заржал. – Тот самый дружок Анькин! Был неудачник, а стал вообще мертвец!

– Чем же могла Анюта шантажировать этого борова? – сквозь зубы спросил у парня Голота, кивая на Бабицкого.

Молодой человек поднял брови.

– Как это – чем? Она грозила обнародовать тайну, что Костэ… Ну, словом, что он не такой, как все. Что он…

– Педераст… – с пониманием качнул головой Андрей. – А это – уголовная статья, конец карьере, успехам и загранкомандировкам…

Бабицкий вдруг поднялся с кровати. Он встал перед Голотой, укутанный в простыню, как патриций, вышедший из лупанария после соития с овцой, и с испугом заглянул ему в глаза.

– И что теперь? – у него опять задрожали губы. – Ты убьешь меня?

– Я думал, что сделаю это, когда узнаю правду, – печально кивнул Андрей. – Думал, что выплесну на тебя всю свою ненависть и презрение. Полагал, что мне хватит одного лишь воспоминания о том аде, через который я прошел, чтобы вспороть тебе твое жирное брюхо! Тем же ножом, каким ты убил замечательную и добрую женщину…

Юноша притих в кресле, подобрав ноги с пола и обхватив колени руками. Бабицкий слушал не шевелясь, и в глазах его плескался ужас.

– Но я не убью тебя, – закончил Голота. – Я прощаю тебя за все, что выпало на мою долю по твоей вине.