Cyberdawn - Прекрасный старый мир [СИ]

— Думала я, Ормонд Володимирович, — открыла страшную тайну она.

— Да? И не поведаете ли плоды размышлений ваших? — заинтересовался я.

— Благодарна я вам… Да что ж это такое, Ормонд Володимирович?! — топнула она ножкой, с гневом и обидой на меня уставившись. — Я к вам с сердцем открытым, в беспокойстве и тревоге, а вы надо мной надсмехаетесь!

— Ну ежели подумаете вы, Милорада Понежевна, то поймете, что некоторое основание для веселья у меня есть. Причём не надсмехаюсь, а шучу добродушно, — аж воздел перст я. — Впрочем, ладно, благодарность я вашу услышал, приятна она, но излишняя — усилий многих тот вопрос не стоил. Да и более моему понятию справедливости соответствовал, нежели услугой вам был, — честно сказал я. — В пребывании моём тут или в случае других неприятностей каких вины вашей, ни прямой, ни косвенной не зрю. А потому, благодарю вас за визит, и давайте прощаться, — аж поднялся с кресла я, поклонившись.

— Погодите, Ормонд Володимирович, — отмахнулась она от моих слов. — Беседа у меня к вам серьёзная и жизненная.

— И что у вас стряслось, Милорада Понежевна? — кисло вопросил я, понимая что “началось”.

— Не стряслось у меня ничего, Ормонд Володимирович. Просто я думала, — повторно открыла тайну овечка, да и несколько меня успокоила. — О словах ваших, да и вообще. И по сердцу вы мне, — покраснела она.

— Ну в таком разе, беседа сия не для места, где мы пребываем, — отрезал я. — Про наблюдение не забывайте. А визионизм в таких дела мне мнится скорее пороком, нежели пикантностью, — съехидствовал я. — Да и слова мои про условия взаимные помните? — на что девица решительно кивнула. — Что ж, в таком случае, давайте так, Милорада Понежевна. Через седмицу, не позднее, моя изоляция к концу подойдёт. Вот тогда, в вечернее время жду от вас фони, где время и место встречи нашей возможной обговорим. Там и вопросы наши решать будем, — обозначил я. — Да и самой вам время будет всё обдумать ещё раз.

— Вы так говорите, Ормонд Володимирович, — с обидой уставилась на меня девица. — Как будто противна я вам, отговариваете вы меня, лишь вежеством прикрываясь!

— Отнюдь, — отрезал я. — Вы мне приятны внешне, а далее, уж простите, Милорада Понежевна, но правду скажу: забавны в общении. Ну а для остального что я вам могу сказать? У нас встреча, лишь третья в жизни. Что-то я о вас думаю, что-то вы обо мне. А сколь реальности помыслы наши соответствуют, мы и не знаем. Потому сами подумайте, а надумаете — так и фоните. Но ежели не надумаете, так и не беспокойте меня более, — жёстко сказал я. — Именно потому, что не совсем мне вы безразличны, так что ваши “подумать” на дни, а то и месяцы, мне неприятны.

— Я вас поняла, Ормонд Володимирович, — вскинувшаяся на “забавно”, но внимательно дослушавшая девица. — И про размышления ваш совет поняла. И свяжусь с вами через седмицу непременно! — с вызовом уставилась она на меня.

На том мы и расстались. А я призадумался, причём уже серьёзно и с погружением в транс. На тему что, как, зачем и почему. И выходила картина довольно забавная: я к девице, ещё не факт, что шестнадцатилетний рубеж минувшей, предъявлял несколько завышенные требования в мыслях своих. Нет, были девицы и в дюжину лет зрелые, рассуждающие здраво и прочее. Но это скорее исключение, а тут купеческая семья, что уже само по себе нужно признать, некоторое отклонение от “общеполисных” норм, да и гимназиум лишь младшей ступенью ограничен, после чего не служба или что иное, зрелости соответствующее, а рифмическая гимнастика. Что девицу в смысле воли и прилежания красит, но вот мудрости житейской отнюдь не добавляет.

И вот я, такой весь из себя мудрый и красивый, сужу пятнадцатилетнюю девицу со своей колокольни. Которая, у меня, прямо скажем, отнюдь не стандартная. Даже ежели моё слияние с Олегом не брать в расчёт, Ормонд, прямо скажем, “не стандарт”.

После чего погордился я своей исключительностью, ощутил тяжесть мудрости своей великой, а потом перестал гордиться и ощущать оговоренное: как-то по-дурацки выходило.

Так вот, не чрезмерно инфантильна девица Милорада, а вполне нормальна. А что эмоциями мыслит, так это полу и возрасту её свойственно, прямо скажем. Да и юнцы таковые бывают, хоть и нечасто.

А если мои “снисходительные взоры с кучи мудрости” откинуть, то и глупости она вопиющей не проявляла. Правда, тугодумна: её “подумаю” просто раздражает. Ну или фантазёрка, тоже может быть, да и не сказать, что осуждения достойно, хотя временами окружающим и неудобно может быть.

Притом девица она внешне весьма желанная, в беседе, невзирая на все непонятки, мне скорее приятная. То есть, голову я не теряю, но тому, чтоб дома меня такая овечка встречала, я буду только рад. Ну а что притираться, общаться, да и обучаться друг у друга придется (а не мне мудрильно наставлять в одну рожу), так это в отношениях нормально.

И да, Володимира с его “ребёнком для рода”, ежели с моей овечкой сложиться, шлю в далёко. Сам пусть трудится, деспот семейный, а овечке моей рановато будет, да и узнать друг друга лучше надо. Так что нечего, мысленно отрезал я. Погонял в голове фразу “моя овечка”, нашёл её вполне приятственной, да и окончательно решил, что ежели отфонит через седмицу, то буду с ней общаться, отношения налаживать и планировать, что и как.

Ну а ежели не отфонит, то всё: просто знакомые, если увидимся, а весёлый квартал девками не оскудел. Да и девица она не единственная в Полисе, просто я и не искал толком, заключил окончательно я.

И предался я далее заточению моему в темнице. Учебники почитывал, гимнастикой не пренебрегал, как и баранками и прочими атрибутами жуткого узилища. И вот в одно прекрасное утро дверь в темницу распохнулась, явив начальство злонравное моё.

Сам я в момент этот штудиям гимнастическим предавался, да и напевал под нос песенку, Мира Олегова, про откормленность в темнице сырой, молодости своей и природе орнитологической. Ну и явление всяческих добродумов, с интересом на меня уставившихся, серию упражнений и пению моему благозвучному никак мешать не должны были.

Хотя рад был я, если уж совсем честно, что живо это чудище злонравное. Как минимум потому, что бес мне кто, кроме этого лешего, протекцию обещанную в Академию учинит, придавил я свои нездоровые шевеления.

— Изрядно вас откормили, Ормонд Володимирович, в сей темнице сырой, — по окончании моих упражнений злонравно выдал леший. — Впрочем, песня ваша, надо признать, душещипательна и слуху приятна, — признал мои таланты Добродум. — И да, здравия вам, со свиданием.

— И вам здравия, Добродум Аполлонович, — ответствовал облачающийся я. — Поздравления мои вам, с окончанием успешным посольства и возвращением домой, — учтиво продолжила моя вежливость. — Узника навестить изволили?