Кира Калинина - Змеиный медальон

– Там, – он махнул рукой вверх по течению. – Далековато, но к ночи дойдём.

Пуща напоследок выстроила для них настоящую полосу препятствий. Заросли подлеска, густые, будто в джунглях, чередовались с буреломами, под ногами топорщились корни, возникали кочки и ямы. Но Кешка был даже рад преградам. Перебираясь через завал, протискиваясь под аркой из сцепленных, переплетённых друг с другом стволов, он забывал о том, что завтра Блошка уйдёт из его жизни. Как ушли Мара, Велет, Маниська…

Первое время Маниськин взгляд-щекотка лип к нему назойливой мухой. Это раздражало. Но когда расстояние стало слишком велико и зыбкая связь между ними прервалась, он ощутил чувство потери. А ведь Маниська в сущности ему чужая – несмотря на то, что между ними произошло. Узнать её толком, привязаться к ней он не успел.

Блошка – другое дело. Если полтора с лишним месяца день изо дня шагать рядом, есть из одного котелка, спать у одного костра, прятаться от ненастья в одном шалаше, чувствовать плечо друг друга тревожными ночами Красной Луны, вместе выслеживать дичь, обороняться от хищников… Всегда вдвоём, и ни единой живой души кругом – Чмок и Бумбараш не в счёт… После этого спутник должен стать тебе или врагом, или другом. Нельзя просто уйти и забыть о нём.

И всё же мысль о долгом путешествии в неизвестность будоражила. Кешка всегда был одинок, но никогда не оставался один. Теперь он узнает, что это такое…

Ночью спалось плохо. Донимал налетевший с реки гнус. Облачность скрыла звёзды, погасила новорожденный месяц Зелёной Луны. Всё затопил мрак.

Будущее было так же темно. Возможно, через три дня разбойник прирежет Кешку на лесной дороге, и великое странствие закончится, не начавшись. Или пару месяцев спустя он будет стоять на крыльце дома Куролововых, глядя в привычное земное небо и спрашивая себя, был ли на самом деле этот безумный провал в чужой мир, или ему всё пригрезилось.

Он заснул, представляя себе, как лунная дорожка ведёт его по воде, взбирается на высокий берег и дальше, по-над деревьями, бежит на юго-запад. Если бы в этот момент Маниська смогла дотянуться до него своим чутьём, то обнаружила бы, что он улыбается во сне.

Поутру они с Блошкой нарубили сучьев, обтесали и связали рядком. Получился плотик для дорожных мешков, оружия и Бумбараша. Не стоило бы тащить ракена с собой, но и не тащить нельзя – слаб ещё, в лесу не выживет.

– Здоровый получился, – сказал Блошка, скептически оглядывая плотик. – Небось, один не вытянешь. Давай-ка я тебе подсоблю. Заодно гляну, как оно там, на той стороне.

Кешка засмеялся – а ведь и правда, правый берег для Блошки и его соплеменников всё равно что другой мир. Та Сторона.

Рыжий снял с плеча Чмока, пересадил на ветку.

– Подождёшь меня здесь.

Подумав, сложил свои вещи поверх Кешкиных.

– Вдруг понадобится что.

– Как же ты назад? Со всем барахлом.

– Да как-нибудь. Я-то посильнее тебя буду.

Блошка – метр с кепкой – был сама серьёзность. И Кешка не стал над ним смеяться. Спорить тоже не стал. Чтобы не сглазить.

С погодой им повезло: овечья отара облаков откочевала к горизонту, солнце пекло макушку, но вода за долгую череду ненастных дней остыла. Кешка сразу закоченел. Спасибо, плот, небольшой с виду, оказался тяжёлым и неподатливым, вдвоём с Блошкой они с трудом заставляли его слушаться. Тянули-толкали изо всех сил. Так и отогрелись.

В реку вошли немного выше нужного места, и всё равно течение едва не проволокло их к глинистым обрывам внизу – мимо песчаного бережка, от которого начинался подъём, поросший травой и кустарником. Да ещё Бумбараш пронзительно верещал, переползая с мешка на мешок. Глаза у него были такие отчаянные, что Кешка боялся, как бы дурачок не сиганул в воду.

Он спросил Блошку, но Блошка понятия не имел, умеют ли ракены плавать. Если догадается распластать крылья, может, и удержится…

К счастью, зверёк был то ли впрямь трусоват, то ли слишком умён. Как только плотик приткнулся к берегу, он соскочил на землю. Дождавшись Кешку, вскарабкался ему на спину и расположился на заплечном мешке с мехами – удобно, мягко и на должной высоте.

– Вот паршивец! – восхитился Блошка.

Цепляясь за травяные лохмы и ветви кустарников, они взобрались наверх. Рыжий огляделся, и лицо его приняло обиженное выражение:

– Да тут всё такое же, как там! Ну, может, деревья пореже.

– А ты думал, – засмеялся Кешка, – тут трава синяя?

Он посмотрел назад. С правобережной кручи Пуща казалась зелёной меховой шкурой на теле земли – клочковатой, разномастной, то темнее, то светлее, а то уже сжелта, но при этом густой, монолитной, способной проглотить и перемолоть любого пришельца. Где-то в глубине этой ворсистой массы упрямо ползли к цели чёрные блохи – браккарийцы, и где-то, хотелось верить, что очень далеко, пробирались в своё тайное укровище Мара и её подопечные. Лес представлялся вечным, бескрайним, но Кешка, маленький человечек, глядел на него сверху вниз, и в этом угадывался нехороший символ: однажды сюда придут люди, не разрозненными кучками, а большой организованной силой, и лес из владыки превратится в невольника, потом в калеку, а потом от него останутся крошечные островки между городами и сёлами, полями и пастбищами. И что тогда скажет Марино Сердце земли?

За спиной удивлённо вскрикнул Блошка:

– Ты отколь? Не лезь за пазуху-то, мокрый!

Недовольно пискнул, царапнув шею, Бумбараш.

– Я же говорил, вещички оставь, – улыбнулся Кешка. – Теперь ещё и Чмока назад придётся тащить.

Сказал – и внутренне замер. Что-то ответит друг?

– Вот ещё! – фыркнул Блошка. – Сам поплывёт. Проводим тебя до тракта, тогда уж… А то заблудишься тут. Будешь вдоль реки по лесу туда-сюда шастать, пока зима не настанет.

Оба хохотнули, и Кешка заметил – осторожно, чтобы не спугнуть удачу:

– Но тебе возвращаться надо. Догонять остальных. Мара, должно быть, волнуется.

– Мара поймёт. Она же ясновидица. Уж, верно, знала, что я за тобой увяжусь.

Кешка отвернулся от реки, от леса не левом берегу, посмотрел на юго-запад – деревья и правда реже, мельче, не то что в заповедном Захотимье. Он попытался достать чутьём до дороги – где-то там, вдали…

И вдруг очнулся от наваждения.

Воды Хотими смыли с него Марины чары, отсекли от земель, пропитанных её властью.

Это должны быть чары. Наверняка. Иначе почему только сейчас ему пришёл в голову очевидный вопрос: даже если когда-то Мара и правда знала Бармура из Летуприса, откуда у неё, безвылазно просидевшей в глуши полвека, уверенность, что он до сих пор там, что он вообще жив?

***

День выдался погожим. Сверкало солнце, в небе красивыми барашками висели облака, щебетали птицы. Может, выправится ещё погодка, подумал мастер Бармур, привычно поднимая взгляд на шпили Филиала: флагштоки и резные флюгеры горели золотом, как в былые времена, а если глядеть сквозь прищур, детали окружающего смазывались, в черепице шатровых крыш исчезали щербины, таяли грязные разводы и, казалось, что головы гордых башен сияют тем же изумрудным блеском, что и двадцать лет назад.