Петр Ингвин - Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

– Слабость у меня уже не очень сильная, – обратился я к уходившему капитану, – могу помочь, чем смогу.

С борта видно многое. Наперекор течению иначе как на ручной тяге горловину не пройти, никакие паруса и весла не помогут, только канаты. Что, если Любославу как-то выпроводить вместе с остальными на берег и, если начнутся разборки с местными или неместными, сигануть за борт?

Дурацкий план. Но хоть какой-то. И ничем не хуже прочих.

Как бы ни хотелось взглянуть на крепость, но нет, нельзя. Если ухаживавшую за мной Любославу вместе с другими девушками отправят работать бурлачкой, она потеряет ребенка.

– Впрочем…

– Вот именно, «впрочем», – отсек Урван. – Рабочей силы хватает, а твоя голова мне скоро понадобится, и она должна быть здоровой.

Он взбежал по вертикальной лесенке на палубу.

Со стороны крепости никто не пришел – ни за деньгами, ни для вопросов проезжающим, ни для помощи, на которой тоже можно было заработать. Для борьбы с мощным течением потребовались силы всей эскадры. Пленницам ради этого вернули лохмотья – пираты не желали показывать товар возможным конкурентам, которые могли оказаться выше порогов.

Челны перетаскивали по одному, навалившись всем скопом. Естественно, гигантский по местным меркам «Везучий» потребовал максимальной отдачи.

– Эй, ты! – позвала Любославу из люка чья-то бородатая морда. К тому времени все, включая детей, уже впряглись в буксировочные канаты. – Хорошо устроилась. Жратву и ножками отрабатывать надо, а не только между. Вылазь!

– Сидеть! – рявкнул я, когда Любослава, вздрогнув, беспомощно поднялась и собралась идти к лестнице.

– Чапа, много на себя берешь.

Говорившего я не знал, а теперь еще и ненавидел.

Другие ушкурники прислушивались, кто-то со смехом комментировал сценку, предлагая варианты того, что случится дальше. На меня не ставил никто, но беременную жалели. Это вызывало хоть какую-то симпатию помимо чувства желания в руки автомата Калашникова.

– Пусть потягает со всеми, развеется, свежим воздухом подышит, – продолжил бородатый. – Не все с тобой сюсюкаться да горшки выносить.

Любослава действительно ухаживала за мной как за маленьким. Я сопротивлялся, но логика подсказывала обоим: если выйду на палубу хотя бы для помочиться, меня перестанут считать тяжелобольным. Это сразу скажется на Любославе. Сейчас за нашу ширму из дырявой рогожки никто не совался, и мы негласно тянули время как могли.

– Забыл, – бросил я, – напомни, как тебя кличут?

Бородатый на миг застыл, и остальные на палубе, кто прислушивался, тоже притихли.

– Моржук. Зачем тебе?

– Чтоб больше не забыть.

Тишина установилась такая, что плеск мелких волн о борт превратился из фона в главную мелодию.

Моржук отпрянул. Как оказалось, уступил место подошедшему капитану.

– Чапа, ты не прав, – резко сказал Урван. – У нас каждый зависит от каждого, и если один перестанет доверять спину другому, заработок на этом кончится.

Заработок. Так они воспринимают грабеж, насилие, убийства и пленение для продажи в рабство. Я рад, если он кончится. Все для этого сделаю. Спасибо за идею.

– Моржук, ты тоже неправ, – продолжил Урван. – Если девчонка надорвется и окочурится, тот же горшок за больным кто носить будет? Ты?

– Найдется, кому, полные чердаки лишних ртов везем, – пробурчал Моржук, а я в очередной раз напомнил себе: чердаки, не трюмы. Не забывать.

– Сегодня – рты, а завтра – деньги, – возразили ему с разных сторон.

– И сегодня тоже не только рты, но и ноги. – Капитан махнул безухой головой в сторону берега.

– И ночью не только, – гоготнул кто-то.

– Объявите друг другу, что без претензий, и хватит об этом. – Урван сложил руки на груди, на лице застыло выжидающее выражение.

– Без претензий, – послушно буркнул Моржук.

Видимо, от меня ждут того же.

– Без претензий, – сообщил я со дна чердака.

«Со дна чердака». Фи.

– Отлично. – С чувством выполненного долга Урван удалился.

Он успел сделать пару шагов, когда от Моржука глухо прилетело:

– Тогда есть претензия к капитану.

Плеск воды снова начал солировать. Команда словно испарилась или обратилась в бесплотные образы, а дышала не через шумные носы, а напрямую кожей.

– Говори, – донесся голос невидимого мне сейчас Урвана.

– Мы все равны, так?

Хорошо начал. Работает на публику. Вслух правоту никто не подтвердил, но внутри все сразу приняли сторону говорившего.

– Почему одному такое предпочтение? – продолжил Моржук. – Если девка нравится, пусть выкупает, и дело с концом.

– А если бы заболел ты? – бросил кто-то.

– Я болел, мне живой грелки не давали.

– Ты не просил, – засмеялись на палубе.

– Короче, я сказал.

Ушкурники замерли в ожидании ответа капитана.

Мое плечо, в которое впились пальцы Любославы, ныло, она пыталась вжаться в меня, спрятаться, другой защиты у нее не было. Я обнял и крепко прижал ее к себе.

– Не бойся, – шепнул в ухо. – В обиду не дам.

– Мне все равно, главное – ребеночка…

Всхлипы едва не помешали услышать капитанскую речь. Пришлось превратить объятия в захлопнувшийся капкан.

– У каждого есть доля в добыче, добычи много, за один только «Везучий» отвалят, сколько еще не видели, – говорил Урван. – Но нельзя бросаться еще не выделенными долями до раздела, пока полностью не окажутся на руках. На руках у всех. После – ваше право, делайте, что хотите.

– Истинно! – поддержали ушкурники.

Моржук нашел, что ответить.

– У Чапы есть нож работы Терентьевых.

– Чапа заслужил.

– Разве кто спорит?

Моржук умел строить речь, чтобы вызвать симпатии. Даже завидно. С таким умением он однажды на месте безухого окажется. Для капитанской должности важны не доблесть или жестокость, и даже не коварство. Главное – умение запудрить мозги и вывести ситуацию к собственной пользе.

– Благодаря Чапе «Тазик» с товаром остался нашим, – вещал Моржук, и попробуй с ним не согласиться. – Мы это оценили. У Чапы появились личные ценности. Разве не справедливо, если за пользование общественными ценностями он поделится личными?

Красиво завернул. Видимо, нож очень приглянулся.

– Готов отдать нож, – громко объявил я.

Пышная теплота Любославы затряслась в моих объятиях от рыданий. Пришлось снова сжать. Подействовало.

Кто-то вступился:

– На берегу за такой нож дюжину девок дадут, да еще приплатят.

– Мы не на берегу, – огрызнулся Моржук.

– Не на берегу, – подтвердил Урван. Голоса умолкли. – Если предложение Чапу устраивает, а мы слышали, что устраивает, пусть Терентьевский нож вернется в общее, а к тяжелой девке Чапа может выбрать еще одну. Остальное уйдет за их питание и содержание.

– Справедливо! – загудело большинство.