Николай Зайцев - Чёрные короли. Убийца минотавров

– Да он голодный у вас, бестолочи! – недовольно сказал голос с полатей.

– Да будет тебе, Хор, – примирительно сказал батька. – Спи уже. Скоро вставать.

– Да с вами поспишь! – пробурчал голос. – Всю ночь поете, и ладно бы умели! У драных кошек и то лучше получается, – мужчина заворочался.

– Мне твой старший брат уже вот здесь! – зашептал гневно голос – обладатель молока. Так это же мамка моя. Я закрутил головой, пытаясь освободиться из-под сиськи и поздороваться.

– Сейчас срыгнет, – устало сказал батька, глядя на меня, – в кого такой неугомонный? Не трогай Хора. Семейные узы святы. Не могу я его выгнать из его же дома!

– Я все слышу! – сказал Хор и зажег лучину. Я скосил глаза и перестал во рту катать сосок.

– Не его дом, а родительский!

– Мой! По праву старшинства.

– Его, – вздохнул батька. – Только не начинай, милая. Зиму перекантуемся, а там строиться начну. Вот посмотришь! Летом уже в своем доме жить будем!

– Что? Правда?

– Правда!

– Да кого ты слушаешь! У нас хозяйство общее, как корову делить станем?! – в сердцах спросил мужчина с полатей.

Я вздрогнул и шумно вздохнул. Глаза сами собой расширялись.

Освещенный пятнышком света на нас гневно смотрел Прохор. Поймав мой заинтересованный взгляд на себе, медленно подмигнул. Лукаво, словно тайну какую-то зная.

Я закапризничал, завертелся и отвернулся в темноту. Свел тонкие бровки, хмурясь, пытаясь вспомнить что-то важное, но так и не вспомнив, усиленно зачмокал, работая ртом и теребя сосок.

На этот раз я очнулся, когда перестал плавно покачиваться, и кто-то подо мной резко дернулся и ругнулся незлобно. Сон как рукой сняло. Даже икнул от неожиданности. Открыл глаза: вокруг деревья огромные, сквозь кроны солнце пробивается. Насыщенная зелень, играя всеми оттенками, поражала. Посмотрел вниз и увидел кудлатую голову – сидел, выходит на батькиных плечах. Схватил его за кудри черные, потянул. Тпру, родимый. Куда мы направляемся? И что это? Я подрос? Хиленькие кулачки цепко сжимали отцовские вихры.

– Не балуй! На вот тебе свистульку, Егорка. Смастерил, пока шли. Мамке не говори, что чуть не зашиблись с тобой.

Я восхищенно вертел в руках короткую палочку. Свистулька? Мне? Да я всю жизнь мечтал о такой свистульке. Батенька, родненький – не удержался и чмокнул его в затылок – пахнуло прелым сеном. Потом довольный солнечным днем, приветливым лесом, где жили одни зайчики, я сунул свистульку в рот и засвистел. Как здорово жить в сказке и осознавать, что у тебя такой батяня. Ни у кого нет! А у меня есть. Я радостно засмеялся, и кудрявый мужичок искренне поддержал.

Веселье продолжалось недолго.

Кусты рядом с деревом зашевелились, ветки затрещали, листья, дрогнув, стали опадать. Сквозь бурелом продиралось чудище невиданное и точно хотело нас съесть, потому что зайчики проворно убежали, прячась в высокой траве, а мы нет – батяня замер истуканом. Я обмер и обмочился, обрывая трель. Папаня снова незлобно выругался:

– Гулять мне на твоей свадьбе.

Из кустов, поправляя юбку, вышла мамка. Пухлая, круглая, красивая. Белая кофточка на ней трескалась, облегая пышные телеса. Из-под платка выбилась темно-русая прядь длинных волос. Я счастливо засмеялся. Мамка улыбнулась мне в ответ, поправила белый с красными цветками платок, подхватила с тропинки большую корзину, и как ни в чем не бывало, продолжила с батяней разговор:

– У Хора-то дом лучше, чем у нас.

– Так отцовский! Его поколениями строили.

Мать словно не слышала, продолжая упоенно:

– И крыша ладная – нигде не течет, и стены на зависть – нигде не поддувает. А печка какая? Как затопит, жарища три дня стоит! Так и ходишь вся мокрая! Даже одеваться не хочется.

– Так уж и три дня, – огрызнулся батяня.

– Ну, два! Нет, три! Точно тебе говорю. Там печь всем печам на зависть, не то что у нас.

– Да переложу я печь. Будет тебе жара.

– И не дымила никогда! А наша дымит постоянно. Вся одежда в саже. Егорку бы пожалел – ходит чумазый, и я такая же рядом с ним!

– Так мойтесь, – огрызнулся батяня.

– Так кто бы хороший колодец выкопал!

– Так я выкопал!

– А воды-то в нем нет.

– Есть, как нет! – изумился батяня.

– Пять ведер и пересыхает! У других-то по десять, а у Хора так и не пересыхает никогда. Дивный колодец. Не то что у нас.

– Да дался тебе этот колодец!

Родители замолчали, некоторое время брели по лесной тропинке в тишине, потом мамка что-то вспомнила:

– А какая у Хора корова! Я один раз ее доила! Столько молока, куда там нашей.

– Так наша – это отцовская. Ты тогда крик подняла, чтоб нам корова досталась. Я бы по весне новую пригнал, молодую. Глядишь, больше бы давала молока.

– Ага. Ты бы пригнал!

– И когда это ты у Хора корову доила? – спросил батяня и остановился. Мамка прошла мимо него.

– Когда, когда. Когда надо, тогда и доила. Давно было.

– Что-то не говорила мне ничего, – насупился отец. – Когда давно-то?

– Да давно. Лучше скажи, где малина твоя? Все ноги уже истоптала – конца края не видно дороги. Долго еще идти? Далеко в лес забрели, по темноте будем возвращаться.

– Да я как лучше хотел, чтоб малины побольше, чтоб мы полежали в лесу – пташек послушали, а Егорка побегал по травке нехоженой.

– Ишь, чего надумал – полежать. Дома что ли не належался? А ну как Егорка убежит? Или змея укусит?!

– Ма-лина! – сказал я и чуть не выронил свистульку из рук, пораженный в самое сердце. Слово-то какое важное. Весомое. Я покатал его во рту, и уже увереннее сказал:

– Малина, – и замер, потому что увидел пораженных родителей своих. Батяня голову вывернул, пытаясь меня разглядеть. Хотел в глаз его свистулькой ткнуть, но передумал, так как мамку услышал. Она первой рот закрыла, а потом снова открыла и разочаровано протянула:

– Я думала, у него первым словом, как у всех детей, «мама» будет, а тут «малина».

– Хорошо, что не Хор, – весело отозвался батяня.

– Хор, – подумав, сказал я. Хотел «Прохор» сказать, но получилось сокращенно. Отец рассмеялся.

– Ну вот и заговорил, – насупилась маманя.

– Погоди, мать. Не заметишь, как в дружину отдадим, а там и внуки пойдут. Сюда идите. Срежем.

– В дружину?! – изумилась мамка. – Не отдам! Пускай на печи дома сидит.

– Ага. Удержишь его, – батяня похлопал меня по маленькой ножке, я брыкнул. Мы оба засмеялись. Потом я увидел огромные заросли с красными ягодами и радостно закричал:

– Малина! – указывая направление свистулькой.

– Вот и пришли, – устало сказал батяня, опуская меня в густую траву. На голую коленку сразу прыгнул кузнечик. Зря он так сделал. Поймал, разорвал на две половинки и побежал мамке показывать. Та не оценила. Запричитала и хотела схватить, но я ловко увернулся, нырнув под руки, и побежал дальше, к малине.