Юрий Панов - Брод через Великую реку. Книга 2

– Пойдёшь искать место, где захоронена мать! – приказал Богомол Селивону. – Когда же выяснишь обстоятельства её гибели, скажу, что делать дальше!

– Да мне и самому хотелось бы узнать, где она захоронена…

Как только Селивон направился на поиски матери, боли тут же прекратились.

Вот и сейчас он шёл по заросшей травой улице и думал о своём. Совсем недавно, побывав в деревне Акташ, он сначала разговорился на улице с молодой женой старосты о событиях шестилетней давности, которые надолго запомнились односельчанам, потом выждал время, когда староста покинет дом, и, забравшись к молодой жене старосты, жестоко изнасиловал её. Потом, отвязав самую лучшую лошадь, ускакал прочь. Теперь на его пути было Проскоково…

– Эй ты, косолапый урод! Те чо тута надоть? – нахальный молодой мужской голос с хрипотцой от постоянного курения попал в точку: Селивон знал о своих недостатках и воспринимал болезненно такие замечания.

Селивон медленно повернулся: перед ним стояло трое парней, один из которых медленно крутил на пальце цепочку с бусинкой.

– Ты глянь, Федьша, ить ён и вправду урод! – удивился самый большой и лохматый из парней – он даже перестал крутить цепочку.

К слову сказать, что определённое уродство всё-таки присутствовало у Селивона. Так, голова его была несколько крупнее обычного. Если сюда добавить низкий лоб, большой подбородок, горбатый нос и слегка перекошенный рот, то обидчики в какой-то мере были правы. Длинные сильные руки при укороченных кривых ногах довершали незавидный портрет Селивона.

– Ну, чё, сдрейфили? Куды вам… Тока и могёте кумышку жрать, да с бабами воевать… – он вызывающе поставил ноги широко и нахмурил брови.

– Ой, дёржи, мене, Федьша! Ить прибью ненароком приблуднова… Ты чё на нашу улицу припёрси? Щаз как дам по кунполу!

После этих слов, его товарищи начали медленно обходить Селивона с двух сторон, давая главарю медленно отводить руку за спину. Нарушитель границы между тем сделал шаг навстречу здоровяку, как будто и не замечал того, что замышляли деревенские парни. Возможно, именно тот факт, что руки Селивона были мирно опущены, ввёл в заблуждение лохмача: он смело сделал два быстрых шага вперёд и ударил нарушителя.

Только что болтавшиеся, как плети, руки Селивона неожиданно пришли в движение раньше, чем тот нанёс свой удар. Лохмач так и не понял, откуда получил удар по печени, а потом по челюсти. Ноги его оторвались от земли, а тело отлетело на несколько метров, грохнувшись в канаву.

Тут «урод» вдруг повернулся спиной к одному из оставшихся парней повыше и покрепче, и сделал вид, что собирается бежать с поля боя. Парень воспринял это всерьёз и сделал шаг вперёд, чтобы примерно наказать нарушителя. Он так и не понял, откуда взялся этот жёсткий кулак… Хруст носовой перегородки, собственный вой и слёзы, потом ещё удар – и лицо зарылось в земле…

Третий из шайки деревенских блюстителей порядка остолбенел от неожиданности: такого быстрого разгрома их банды ещё никогда не было! Он замер на месте и застыл, как изваяние.

– Ну, дак кто у нас тута «урод»? – сурово спросил Селивон, крепко зажав руками нос третьему парню.

– Мы-ы-ы! – прогнусавил парень, сплёвывая сопли и слёзы на землю.

– Ну, чё, ишшо надоть? – ухмыльнувшись, мирно произнёс Селивон. – А то я ишшо могу!

Деревенские дружно замотали головами, признавая своё поражение. Когда они привели себя в порядок, лохматый, протянув руку, мирно заговорил.

– Слышь, паря, ты чё сюды забрёл-то? По надобности какой? Скажи… Я тута, почитай, усё знаю…

– Материну могилку ишшу… – осторожно ответил Селивон.

– А ну, скажи, кто така?

– Да то ж давно было… Шесть лет назад… Мотька – атаманша… Про таку слышал?

– Мотька – атаманша? – в голосе лохматого послышалось настоящее удивление, рот округлился, и он даже присвистнул. – Вот енто да! Ну, толды наше вам с кисточкой!

И сделал поклон Селивону, уважительно покачивая головой. Остальные сделали то же самое. И пошёл первым вперёд по улице.

– Ну, толды ясненько, как ты нас так быстро разделал! – восхищённо произнёс лохматый. – Слышь, братаны: ён Мотьки – атаманшин сын! Ну, такому надоть кровь из носу, а могилку показать… И покажем! Ить наш батька тамока в одной могилке с ей лежить!

Они пожимали руку Селивону, одновременно восхищаясь им самим и его матерью, успевая добавлять. – Ну, ты, паря, даёшь! Да ты, опосля ентова, бушь наш первеющий друг!

И начали рассказывать в лицах, перебивая друг друга, как какой-то мужик застрелил Мотьку – атаманшу и её ближайших головорезов. Селивон слушал – слушал их, невольно восхищаясь своей матерью, и уже под конец, совсем простил её за то, что бросила его десятилетнего на произвол судьбы. Однако по их рассказам было совершенно невозможно понять, кто убил его мать, потому что по одному рассказу это был мужик, по другому – женщина, по третьему, они сами перестрелялись. А ещё говорили братаны, будто его мать попала к какой-то нечистой силе в зависимость… Под конец совсем дура-дурой стала…

На могилку Мотьки – атаманши они не пошли – нечистой силы испугались, а Селивон медленно приблизился к заросшему бугорку с деревянным крестом без всякой таблички.

– Ну, чё ж ты так, маманя? – только и смог выдавить из себя Селивон то слово, о котором мечтал все эти годы. Но как будто кто-то невидимый наложил запрет на него. И вот оно, наконец, произнесено! Из глаз Селивона потекли слёзы, а рот перекосился от жалости к себе. – Ты меня… бросила?! За чё?

Если раньше он утверждал это однозначно, то после рассказа братьев, уже не был в этом абсолютно уверен.

В голове назойливо завертелась одна мысль, как будто кто-то посторонний всё сильнее и сильнее внушал её. – Убей того мужика и забери у него ларец матери! Она не виновата в том, что тебя бросила… Это тот мужик виноват!

С этой мыслью и вышел к братьям Селивон.

– Слышь, братаны, а чё за мужик тот был? – спросил он братьев. – Какой такой ларец ён у матери забрал?

– А ты откель про ларец знашь? – перекрестились братья, лишь только тот упомянул про ларец. И тихо один из них произнёс. – Нечиста сила в том ларце была!

Селивон вдруг понял, что без выпивки он ничего подробного не узнает и вынул одну медную монетку из нескольких, вырученных им за угнанную лошадь. – Гуляй не хочу, братва!

Младшие братья, взяв монетку Селивона с собой, побежали куда-то, а лохмач подвёл его через заросший высокой и густой травой дом с дверью, заколоченной досками крест на крест.

Вонюче-сладкий запах гниения ударил в нос Селивона, который легко оторвал доски и вошёл в избу атаманши. То здесь, то там валялись щепки, пустые черепки от кунганов, какие-то тряпки. Везде пыль и засохшая грязь ровным слоем покрывала всё.