Павел Клюкин - Гибель химеры (Тайная история Погорынья)

В замыкающих телегах заметно оживились обозники, оттуда раздался условный свист, собирающий на сход. Огневская, заметив знакомого дядьку, в любопытстве подалась было из телеги, но Юлька цепко схватила за руку:

— Куда? Никто не звал. Сидим, ждем. Если нужны будем, нас кликнут.

Но работа не шла. Все мысли были там, где о чем-то судачили мужи. Лекарка бестолково мяла траву, не замечая, что та трухой высыпается между пальцев. И тут среди обозников второй волной началось смятение. Мужики кинулись к зарослям ивняка, откуда небольшими группками появлялись спешившиеся вои, ведя под узды лошадей, в седлах которых с трудом держались израненные ратники.

Здесь уже Юлька сама не усидела в телеге и, выхватив глазами среди бежавших на помощь фигуру Матвея, бросилась к нему.

— Мотя! Что случилось?!

— Беда, Юля. Побили наших.

Кинулись помогать раненым, которых бережно укладывали на телеги соратники.

Кровь! Много крови… Крики и стоны поглощали и властный голос Бурея, отдающего распоряжения помощникам, и отборную ругань Ильи, пытающегося успокоить обезумевшего от боли совсем молодого новика.

Феша, шатаясь, с белым как мел лицом, передвигалась челноком между телегами и ранеными, которых укладывали на разложенные по земле попоны, поднося воду, мох или тряпицы, а иногда бегала к маленькому костерку, чтобы зачерпнуть булькающий в котелке лечебный обезболивающий отвар.

В очередной раз принеся требуемое, она, пока Матвей снимал шлем с раненного, бережно придержала голову и, обмакнув тряпицу в горшок с остывшей водой, осторожно обтерла лицо испачканное кровью и землей. Ратник, приходя в себя, приоткрыл глаза и попытался улыбнуться:

— Фёкла. Я жив!

— Девочка всхлипнула, узнав в ратнике Тарасия. — Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани! Конечно, жив… Ослаб только. Тебе сейчас Матвейка поможет.

— Макар где? Я не донес, не смог. На ногу прорубленную сил не было встать. Упал и полз за подмогой. Он там, в болотине остался.

— А? Не знаю. Сейчас Волчка попрошу, он поищет.

Тут кто-то резко развернул за плечи стоящую на коленях подле Тараса девочку:

— Юля!

Но, увидев незнакомое лицо с красными воспаленными глазами, спросил с изумлением:

— А лекарка где?!

— Там, у тех телег, где Бурей. Она раны шьет, — рядом стоял конь, Феша даже залюбовалась: «Красивый, в яблоках! А грива-то, чудо шелковое!» — на шею которого склонил голову воин с безвольно повисшими руками. — Это не Макар?

— Это сотник младшей стражи, Михаил Фролыч.

Услышав ответ Матвей, перевязывавший открытую рану на ноге Тарасия, покачнулся, и, не удержавшись на ногах, сел наземь. Но тут же резко подскочив, кинулся к бояричу.

— Мишка! Мишка, держись! — и на ходу кивнув девочке. — Не стой, перевяжи Тарасия! — повел коня в сторону фургона, где колдовала над ранеными Юлька.

Время, казалось, остановило свой бег для лекарей и их помощников. Уже и дым костров смешался утренним туманом, уже заблестели под первыми лучами солнца капли осенней росы, а раненых все не убавлялось — Волчок с Вороном рыскали всю ночь по болотным зарослям в поисках раненных, а потом оставшиеся невредимыми ратники и отроки младшей стражи выносили найденных к месту временной стоянки обоза. Не хватило тряпиц для примотки сухого мха, и Бурей велел всем, кому можется, драть ивовое лыко.

А в крытой повозке, что стояла чуть в отдалении на сухом пригорке, сидела, зажмурившись, Юлька и всеми мыслями своим старалась передать жизненную силу через руки, обхватив ими перевязанную голову молодого сотника, пришедшего в сознание только сейчас. Повязка полностью закрывала лоб — особенно досталось все той же многострадальной брови — и переносицу.

Мишке трудно было не только дышать, но и поворачивать голову. Казалось, что в мозги закачали ведро воды, и их распирало так, что готовы вылезти глаза. А каждое прошептанное слово давалось через силу, сводя болью мышцы лица.

— Ты молчи, лежи тихонечко и не кручинься ни о чем. Ударили тебя сильно, даже шлем погнулся. Вот и обеспамятовал. Но кость цела, так что все хорошо будет. Только почувствуй силу, что через руки посылаю, и сердцем ее ощути. Льется она журчащим весенним ручьем и несет в каждой капельке своей искорки жизненного огня. Прими и напитайся, наполнись и восстань…

Слова лекарки наплывали на сознание, как спокойные волны прибоя и опять уходили, оставляя раненого в кромешной пустоте беспамятства. Безвольное тело, досуха выжатое двойным гнетом физической усталости и горечи поражения, отказывалось повиноваться.

— Мишаня! — снова теребила его слабые безвольные руки Юлька. — Не поддавайся! Вспомни, как зимой, на дороге, Демку лечили. Непременно встать надо, ждут, надеются, нужен ты.

— О ветер, ветрило! Повей, господине, на моего ладу, вынеси слабость и боль…-

Затуманенный разум, не в состоянии взять власть над телом, полностью переставал осознавать смысл сказанного, все глубже и глубже погружаясь в сон.

Луг из того, прежнего детства. Окаймленный кустами душистой акации, покрытый бархатным ковром цветущего клевера. Бескрайне-глубокую синеву неба перечерчивает стайка стрижей. А посреди этой благодати кружит лебедушкой она, Юленька, размахивая как крыльями длинными рукавами белоснежной рубахи.

Но что это? Вдруг чудную картинку заволакивают черные клубы дыма, горло начинает першить от гари, горят глаза. Тело проваливается в адову бездну, где бесконечные молнии вторят громовым ударам истерзанного сердца…

Но проходит время, и опять светлеет небо, и картинка повторяется снова.

Наконец, душа вырываетсяиз плена немощного тела и летит навстречу чудесным видениям. Нежные, словно легкий ветерок, руки обхватывают и заплетают в ласковых путах. Стороной, не задевая внимания, мелькает изумление — была мгновением назад долгая рубаха, и нету — и вот уже пальцы нетерпеливо охватывают этот гибкий манящий стан. Легкие тела сливаются воедино во взаимных желаниях, закручиваясь верткими послушными змейками. Но внезапно чувственный жар девичьих объятий сменяется безмятежной прохладой, напоенной терпким ароматом лечебных трав. От набегающего студеного потока по телу пробегает дрожь, и, расширяя границы души, взрывается мир, наполняясь мириадами звездных снежинок.

Резкое пробуждение. Светлый разум и никакой боли. Все подвластно. Желание жить, начать сначала, вырваться из оков нагрянувшей беды и спасти мир. Мишка резко приподнялся на локте, и со лба упали ледяные ладони подруги. Сорвав повязку с лица, огляделся. Рядом, привалившись к стенке фургона, с мертвенно-бледным лицом, на котором яркими пятнами желтели застарелые синяки, сидела спящая лекарка.