Вячеслав Ковалев - Хадават

– Не больше и не меньше, чем у вас.

– Пожалуй, да, удачи. – Он пожал руку Максу, монаху и быстро зашагал туда, где они оставили машину.

Монах с Максом расположились в посадках неподалеку от дома. Не самое удобное место, но, как говорится, за неимением лучшего используем то, что есть. Хорошо хоть ветер немного утих, а то бы им пришлось уж совсем не сладко.

С того места, где они устроились, была видна только часть дома, но Макс не особо волновался по этому поводу. Ульк тихо вести себя не будет. Незачем ему. А значит, они его обязательно услышат. Правда, они могут опоздать, и ульк успеет прикончить всех, кто сейчас в доме, но тут уж как получится. В конце концов, они не охранники, и те четверо знают, что их ждет. Прошло уже часа два. Ничего не происходило. «Может, Константин прав и сидение здесь полная бессмыслица? – У Макса зародились сомнения. – Скорее всего, зря мерзнем. Хотя сидеть в квартире и ждать тоже не вариант. Так мы хоть что-то делаем. Хоть что-то».

Вдруг справа зашуршали кусты. Макс напрягся, до боли вглядываясь в полумрак. Рядом каменным изваянием застыл монах со своим нелепым тесаком в руках. Впрочем, Макс был не лучше. У него тесака не было, зато был титановый прут сантиметров семьдесят длиной и в полтора пальца толщиной, который он экспроприировал у одного из подручных Константина. Удобная штука. Только вот поможет ли?

Из зарослей прямо на них выломился весьма живописный субъект в грязном засаленном пиджаке, рубашке, которая уже и сама позабыла, какого была цвета, брюках, подпоясанных женским ремнем, летних туфлях, одна из которых была перемотана скотчем, и в невероятной живописности шляпе на голове. Обладатель всего этого великолепия был явно пьян и источал вокруг себя такие запахи, что мама не горюй! Он ошарашенно уставился на них. Такой взгляд бывает у человека, который вдруг обнаруживает у себя дома совершенно нежданных гостей. Бомж даже взмахнул рукой, будто отгоняя привидение.

– О-о! – Он сделал рукой красивый жест. – Мужики-и-и, побалуйте сигареткой. – Невероятной живописности шляпа слетела с головы, покрытой клочками седоватых волос, и описала элегантный полукруг, сопровождаемый поклоном. Прямо-таки двор Людовика Четырнадцатого, блин.

– Не курим, – зло буркнул Макс.

– Пр-ф-х-гкм, – бомж соорудил из губ замысловатую фигуру, – эт-т, фиго-ЫЙ-во, – громко икнул он.

– Слушай, дядя, валил бы ты отсюда, – все так же неласково сказал Макс. Горан, не понимавший ни слова, напряженно наблюдал за ними.

– А с чего это б мне в-ЫЙ-а-лить? – тщетно пытаясь запахнуть полу пиджака, возопил субъект. – Я никуда валить не буду, я, может, Ы-ЫЙ, в своем праве, может… Ы-ЫЙ, я… – Икота набросилась на субъекта с новой силой. – Люди-и! – заорал он вдруг. – Христиа-ане! Ы-ЫЙ! Я же, тут, эта, Ы-ЫЙ!

– Да не ори ты! – Макс зашипел, делая шаг вперед и выставляя прут перед собой. – Вали, тебе говорят, пока цел.

– А я, может, давно уже не цел, господа х-Ы-ЫЙ-х-а-арошие! Давно уж, – он замахал грязным пальцем, – давно уж-ж, – он вдруг захныкал, садясь прямо в грязь, – дав-в-вно уж-ж…

– Вот навязался на нашу голову, и откуда тебя только вынесло?

И тут ночь прорезала автоматная очередь, а следом за ней раздался такой жуткий вопль, что Макс невольно съежился. Ханурик-бомж мгновенно заткнулся и даже немного протрезвел. Вопль захлебнулся, перекрываемый матерым матом, прозвучало еще несколько выстрелов, что-то грохнуло, раздался звон разбиваемого стекла. «Дождались, на хрен!» Макс уже несся к дому. Не помня себя, он одним прыжком перемахнул через забор и остановился посреди двора, соображая, что делать. Рядом что-то гулко ударилось в землю, и в следующее мгновение над самым ухом задышал монах.

– В дом! – рыкнул он и понесся к двери.

Макс бросился следом. «Опять чертов монах меня опережает», – зло подумал он, перепрыгивая через безжизненное тело охранника. Они опоздали. Они опять опоздали. Черт! Это становится уже какой-то традицией. Посреди комнаты, в которой им совсем недавно предлагали выпить, валялся еще один охранник. Парень был еще жив, но осталось ему недолго. Он даже пытался ползти, размазывая по полу собственную кровь. Около стены лежал Константин Николаевич, голова его была изуродована страшным ударом, фактически лишившим его лица. И голова эта сейчас лежала на коленях странного парня, который баюкал ее, словно младенца. Неправильный, он же Никита-ульк, прижимал к себе только что убитого им человека и мерно раскачивался взад-вперед, тихо подвывая в такт своим движениям. Макс с монахом замерли, ошарашенные картиной. Было в этом что-то безумное. Никита-ульк поднял на них невидящие, залитые слезами глаза. Его лицо, вполне человеческое в этот момент, искривила гримаса боли, он зашелся в приступе рыданий, еще сильнее прижав к себе убитого. Монах шумно выдохнул и сделал шаг вперед. В тот же миг тело Константина Николаевича взмыло в воздух, словно пушинка, подхваченная ветром, и буквально снесло монаха с ног. Макс впервые видел, как это происходит. Вернее, он успел уловить уже финал. Вот только что сидел человек, хлюпал носом. И вот вместо искривленного рыданиями рта – оскаленная пасть. Вместо залитых слезами глаз – узкие хищные желтые щели, вместо рук… в общем, понятно. Надо отдать должное Максу, он смог практически мгновенно выйти из ступора, и в Неправильного ударила тугая струя воздуха. Она пронеслась через комнату, разнеся в щепы старый буфет. Улька там уже не было. Краем глаза уловив мелькнувшую сбоку тень, Макс швырнул туда бесполезный прут и кувыркнулся через голову, избежав смертельного удара. А тут и монах подоспел. Вскочивший на ноги Горан извернулся в совершенно немыслимом пируэте, нанес несколько резких ударов, и его мачете резанул улька по руке. Но тот не обратил на это никакого внимания, резко развернулся и наотмашь полоснул когтями. Монах все же успел немного отклониться, и поэтому когти разорвали не горло, а шикарный кожаный плащ, зацепив грудь. Горан пошатнулся, отступив на полшага, преимущество внезапности было утеряно. Но монах свое дело сделал, он дал Максу те несколько секунд, которые позволили ему собраться для следующего удара. И он нанес его.

– На пол, – заорал он, выпуская на волю мощнейший воздушный таран. Вместо тонкого воздушного жала, которое так любил Макс, навстречу противнику устремился широкий поток воздушного пресса. Так легче попасть. Пресс пронесся по комнате, разбрасывая мебель, смел собиравшегося было добить монаха улька, бросив его на стену. Тонкая перегородка проломилась, не выдержав удара, подняв облако пыли. Макс ринулся туда. Это было ошибкой. Навстречу ему, прямо из облака пыльной взвеси, вылетел ульк, сжавшийся в один большой кулак. Удар опрокинул Макса на спину и протянул по полу несколько метров. Черт! Это было неприятно. Следующим ударом ульк-Никита смел с дороги вновь вставшего Горана. Просто отмахнулся, и огромный монах отлетел в сторону, словно котенок, по ходу сшибая стол со стульями. Ульк, не спуская с Макса пристального взгляда желтых глаз, медленно приближался. «Вот и все», – мелькнуло в голове у Макса.