Андрей Посняков - Корсар с Севера

— Тихо все, батюшка воевода Силантий, — доложил дозорный, Епифан Хоробр, что из холопов боевых Силантия Ржи, дворянина московского.

Из молодых Епифан, да ранних. Глаз востер, тверда рука, в плечах сажень косая. Дозор несет справно, не спит, не волынит. Только вот о девках, стервец, думает. Уж больно до женского полу жадный — потому и не женат еще. Уж как подшучивают над ним друзья боевые: Харлам Хватов да Онисим Вырви Глаз. Вон они, у костра сидят, батюшку-воеводу дожидаются, покуда тот все посты обойдет да схроны тайные. У Харлама борода приметная, густая, цвета спелой пшеницы. Телосложением плотен, как и Епифан, только поприземистее Харлам будет. Не то — Онисим, староста церковный. Тощ, как жердина, да в бою азартен. Впрочем, и не только в бою. По любому поводу спорить любил да божиться: «Вот те крест, да вырви глаз!» Потому так — «Вырви Глаз» — и прозвали.

— Эх, хороша ушица! — попробовал Онисим кипящее в котелке варево. — Где-то батюшка-воевода наш?

— Придет, подождем. — Харлам прислушался, всмотрелся в заросший осокой берег Оки, скрытый вечерней дымкой.

Нет, не слыхать шагов, тихо все. Да и за рекою тишь-тьма вечерняя: ни костерка, ни шума какого.

— Ой, зря мы сюда забралися, — покачал головой Онисим. — Что тут татарам делать-то? Говорил — к Коломне надо идти, куда ж…

— У Коломны и без нас войск хватает, — неожиданно появился из темноты — с той стороны, откуда не ждали, — Силантий. В легкой кольчуге, без шлема, в мягких зеленых сапогах козлиной кожи.

Онисим, поклонясь, пригласил воеводу к ужину.

— А, ушица! Поспела уже? Ну давай, Харлам, ешь скорее. Пойдешь Епифана сменишь. А ты, Онисим, ближе к ночи по всем нашим прошвырнешься, как да что, выспросишь. Я хоть и ходил только что — да все ж сам знаешь, людей обученных у нас мало, пригляду требуют.

— Знамо дело, батюшка. Как же без пригляду-то?

Силантий Ржа с удовольствием похлебал ушицы и откинулся на кошму, подложив под голову руки. Умаялся за день, сердечный. И то сказать — дальше всех к западу разъезд его проскакал. Может, и зря, конечно, так ведь восточнее-то нету татар. Впрочем, и здесь их тоже не видно. Может быть, пока не видно? Почему-то неспокойно на душе у Силантия Ржи. Что слишком уж тихо все. А может быть, потому что вроде как слыхал Епифан вдали, за Окою-рекой, конское ржание. Точно то было иль нет, затруднялся Епифан ответить — уж слишком далеко. А скорее всего, свои же лошади и ржали, просто над рекой эхо. Да, скорее всего, так. Скорее всего… Поднялся Силантий, сел на кошме. Не лежалось ему, не спалось. Муторно на душе.

Олег Иваныч очнулся в полнейшей тьме. Голова раскалывалась, словно выкушал он вчера не меньше как полтора ведра злого медвяного перевару, а не одну рюмочку. Одну рюмочку… В компании толстяка хозяина. А потом вдруг поплыло все! А затем… А затем — здесь. В подполе, вероятно, судя по тьме. Опоили! Черт! Олег Иваныч привстал… и тут же стукнулся головой об притолоку. Хорошо стукнулся — аж искры из глаз полетели! Выругал сам себя Олег Иваныч — так тебе и надо, дураку глупому. Поделом! Не фиг ротозейничать. Впрочем, некогда ругаться — надо думать, как отсюда выбраться. Ну и прикинуть пока, что от него хотят? И кто?

Толстяк хозяин явно при делах, ежу понятно. Захотел по-легкому бабок срубить? Вполне вероятно. Это самое простое, что может прийти в голову. А посложнее? А посложнее — Димитрий-рязанец прямо на постоялый двор их и привел. Целенаправленно. Значит, никакой он не рязанец… Может быть, и рязанец, но не тот, за кого себя выдает. А раз так… Олега бросило в жар. А раз так, значит, и рязанское посольство, на которое возлагал большие надежды Олег Иваныч, и все руководство Новгорода — не более чем блеф! Кусочек сыра в мышеловке, поставленной… кем?

Ясно кем — Московским князем Иваном. Но… Тогда почему так рано их взяли? По всей логике, нужно было сначала подставить «послов», а потом захватить всех, так сказать, на месте преступного сговора. А то непонятно как-то получается. Ну, опоили, ну, кинули в подвал… И что? Докажи теперь, к кому он, Олег Иваныч, приехал. Может, по своим личным коммерческим делам, что из беседы с иудой толстяком как раз и будет следовать. И не больше. Поди-ка пришей тут шпионскую деятельность или сговор. Ай-ай-ай, это они, пожалуй, поторопились, людишки великого князя.

А если не поторопились? Вдруг вообще не они? Какие-нибудь личные счеты. Тот же Матоня. А что, вполне вероятно! В Новгороде-то Олега Иваныча и друзей его трудновато обидеть. А вот ежели выманить куда подальше…

Нет! Не вписывается сюда Матоня — слишком тонко все организовано. Был бы жив боярин Ставр — и к бабке ходить не надо было б, ясно — его работа. А без Ставра… Кто бы мог? Митря? Пожалуй! Умишка хватит. Только ведь сгинул Митря, и ни слуху о нем ни духу с год уже. Ну, Митря — тварь такая: как сгинул, так и объявиться может. Таким образом, пока вырисовываются три версии случившегося.

Первая (и самая простая): самодеятельность алчного хозяина постоялого двора. Вторая: интриги Ивана Московского. И третья: козни личных врагов.

Правда, если еще чуть подумать, все три версии достаточно легко объединяются в одну. Тогда скверно получается. Очень скверно.

Рядом — протяни руку — вдруг послышался слабый стон.

Олег Иваныч затаился: поди знай, кого еще сюда бросили. Может, маньяка-людоеда.

Стон (нет, все-таки — всхлип) повторился. Кто-то заворочался совсем близко, зашмыгал носом, попытался подняться… Ага! Тоже ударился.

— Господи всеблагой, — замолился, — помоги пережить сие. Да и пусть будут во здравии люди новгородские, да и…

— Гришаня, ты ли?

— Ой! — из темноты снова донесся стук и — тут же — вскрик, только теперь уже обрадованный: — Никак Олег Иваныч?

— Он самый. — Олег Иваныч усмехнулся и добавил по-латыни: — Приветствую вас, любезнейший господин, в сем скромном пристанище, несколько похожем на ад. Не хватает только Вергилия в качестве проводника.

— Но мы вроде в подполе, а не в аду.

— Какое верное замечание! Что с остальными?

Олег Иваныч скорее угадал, чем увидел, как отрок пожал плечами:

— Не знаю. Не помню. Помню только, как ударили по башке чем-то тяжелым. До сих пор башка трещит. И поташнивает.

— Ничего страшного. Обычное сотрясение мозга, — успокоил Олег Иваныч. — Само пройдет, только покой нужен. Ну, покой у нас пока имеется. Причем полнейший.

— Что делать будем?

— А сам как мыслишь?

— Ну, как ты говоришь, ежу понятно, что надо отсюдова выбираться. Хорошо — руки не связаны. Может, доски расшатать? Нет, крепкие… Тогда подождать, а как кто придет…

Люк наверху распахнулся, и в сырую тьму подвала ударил солнечный луч, отраженный металлическим полированным зеркалом, висевшим на стене какого-то просторного помещения, видимо горницы или людской.