Андрей Посняков - Корсар с Севера

Олег Иваныч, приложив козырьком руку ко лбу, посмотрел им вслед. Сплюнул… Приближалась Москва, маячила где-то впереди, вот, может, даже за тем дальним холмом.

В Москву соваться не резон было. Слишком уж много там знакомцев. Тех, кто невзначай узнать может. Совсем не нужно то было. Что же касается товара, оптом скупленного Олегом Иванычем на новгородском Торге, по здравому размышлению, его решили реализовать на месте, в Алексине. Эх, если б хоть половину в Твери продали, ну, хоть те же кожи или сукно… Да все некогда. Что ж, своя ноша не тянет.

Десять больших телег Олегова обоза, поскрипывая смазанными колесами, ходко катили по широкой Московской дороге. Жаль, нельзя больше ею пользоваться — Москву, так или иначе, следовало объехать, сделав приличный крюк.

Знакомой местностью — близ деревенек Силантьева, Жабьева, Явженицы — Олег Иваныч решил не ехать. И не только потому, что там его знали в лицо слуги московского дворянина Силантия Ржи. Слишком хорошо помнил Олег Иваныч болотную топь, где чуть не погиб когда-то в трясине. Тайный посланник рязанцев, как он сам себя называл — «ученейший краснобай Димитрий», производил на Олега двойственное впечатление. С одной стороны, да, была в нем, казалось, ученость, даже не столько ученость, сколько жизненный опыт — видно, постранствовал «краснобай Димитрий» много. С другой стороны, не очень-то приятное впечатление производил Димитрий даже чисто внешне. Длинный, как коломенская верста, тощий, волос на голове редок, борода какая-то скособоченная. Кроме внешности, в последнее время как-то замечать стал Олег Иваныч, что старается рязанец чуть поотстать от обоза, исчезнуть на время с глаз Гриши, коему был поручен пригляд.

Вот и сейчас, когда свернули с Московской дороги на прилегающую иссушенную гать, тоже словно бы сгинул Димитрий. И где его черти носят? Ага! Вот, появился. К Гришане подошел, взобрался на телегу, заговорил о чем-то.

Олег Иваныч тронул коня, подъехал ближе. Почесал за левым ухом — то у них с Гришей условный знак такой: дескать, пошептаться надо. Кивнув рязанцу, спрыгнул с телеги Григорий. Постояли немного с Олегом Иванычем, пропуская возы с товарами и охраной.

— Совсем плох Димитрий, — предваряя вопрос Олега, быстро произнес отрок. — Черники сушеной у меня спрашивал, нет ли… Животом, сердечный, мается. Не знает, как и доехать. Впрочем, дорога эта ему известна.

— И то дело. Ну, а живот… Да… То-то я смотрю, он какой-то бледный! Не знаю, чего ему и посоветовать, может, отвар какой. Черники-то у нас точно нет.

— Вот зря, что нет. Пригодилась бы.

— Ну, надеюсь, продержится до Алексина Димитрий, а не то плутать придется. Да и там, в Алексине, как мы посланцев узнаем?

Олег Иваныч покачал головой и тронул поводья. Гриша быстро шел рядом. Нагнали обоз, телегу с рязанцем. Тот лежал на сене, прижав к животу руки. Лицо бледно, по лбу стекали крупные капли пота. Тьфу ты, дизентерии только и не хватало! Проблема серьезная.

— Как ты, друже Димитрий? — участливо спросил Олег Иваныч.

— Ничего, господине, — слабо улыбнулся рязанец, — пока жив! Пожевал калгана-корня. Теперь легче.

— Далеко ли до места-то?

— Завтра к вечеру будем!

— Ну, слава тебе, Господи! Недолго осталось. Выдюжишь?

— Конечно, господине Олег, не сомневайся. И с посланниками в Алексине сведу, и здесь обузой вам не буду. Только вот… — замялся, — в кусты теперь шмыгаю часто. Но вы не бойтесь, не отстану. Я тут все тропки знаю. Кстати, там, впереди, ручей будет с водицей вкусной, прохладной. Овражек, рощица. Там бы и на ночлег. Место укромное, и вода есть.

— Спасибо тебе, Димитрий, за совет. Так и поступим.

К вечеру действительно на пути обнаружился ручей. Рядом — овраг с рощицей. Не знали бы — не увидели. И в самом деле, место укромное… Только вот — уже занятое.

На дне оврага горел небольшой костерок, вокруг кружком расположились люди в длинных одеждах, подпоясанных веревками. Монахи не монахи, нищие не нищие.

Вытащив из ножен меч, Олег Иваныч спустился в овраг… Сидящие вокруг костра разом повернули к нему лица. Странные лица. С черными повязками на глазах. Слепцы! Калики перехожие.

— Бог в помощь, странники.

Слепцы синхронно кивнули.

— Вот, хотим здесь остановиться. Не потесним?

— Отчего ж потесните? — ответствовал поводырь, одноглазый седой старик в накинутом на худые плечи плаще из пестряди. — Места всем хватит.

— Вот и славненько. Заворачивай, ребята!

Принялись рассупонивать лошадей. Доставали из-под рогож харч — вяленое мясо, рыбу, лепешки. Кто-то из воинов пошел по дрова…

Угомонились ближе к ночи. Было тепло, но не душно — ветерок приносил приятную прохладу с Оки. Тишина стояла — мертвая, лишь иногда рядом в рощице ржали стреноженные кони. Выставив охрану, воины Олега уже спали, как и большая часть перехожих калик. Лишь пара слепцов задержалась у костра, доедая остатки ужина.

— А вы откуда ж будете, добрые люди? — старательно облизывая деревянную ложку, поинтересовался один из них.

— Купцы из Русы, — ответил Олег Иваныч, — с товаром в Одоев едем.

— Бывал я в Одоеве раньше, — кивнул слепец. — Хороший, богатый город. А вот в Русе не приходилось бывать.

— А я бывал когда-то в Русе… И жил в Новгороде, — подал голос другой, с припорошенным дорожной пылью лицом, покрытым горестными морщинами. На вид лет сорок, а то и все пятьдесят. Но голос был молодым. И знакомым!

Гришаня вздрогнул. Даже выронил ложку. Спросил шепотом:

— И кем же ты был в Новгороде?

— Подмастерьем у вощанника Петра. Хороший был мастер.

— Боже мой! Никак Нифонтий! Вот так да!

Нифонтий повернул к отроку слепое лицо:

— А ты… Я, кажется, знал тебя…

— Я Гриша. Софийский отрок.

— Гриша. — Нифонтий, казалось, плакал. — Гриша. Жаль, Петра сгубили. А Ульянка, дочка Петра, жива ли?

— Жива! То невеста моя.

— Слава тебе, Боже! Будьте счастливы… Вот дал ведь Бог новость! Хоть одну хорошую за два лета… да, за два! — Слепец схватил отрока за руки: — Гриша, Гриша… Вот радость-то!

В синих глазах Гришани стояли слезы.

Олег Иваныч сглотнул. Слишком хорошо помнил он, как после Шелонской битвы вырвал глаза Нифонтия Матоня. Следующей, после Нифонтия, была тогда его, Олега, очередь. Вырвался, слава господу! Но до сих пор иногда чудился ему кошмарный Матонин голос: «Глаз, он шипить, когда его вымают!»

Затрещали кусты. Олег оглянулся. В оранжевых сполохах пламени догорающего костра бодро махнул рукой Димитрий. Опять в кусты. Видно, снова прижало. Хорошо, хоть вид боевой. Должен выдюжить, должен.

Отойдя в темноту, Димитрий прошел за кусты, к дороге. Оглянулся настороженно, нагнул ближайшую к дороге ветку бузины. Аккуратно надломил в трех местах и вернулся к обозу.