Тамара Вепрецкая - Сантрелья

— Но он же знает, что я не соглашусь! — не унималась я.

— Он-то, возможно, и знает. Но сама ты еще этого не знаешь. Он понимает, что в душе твоей идет борьба, что ты сама до конца еще не уверена, как ты поступишь. А если бы он не предложил тебе остаться с ним, ты обвинила бы его в том, что он не любит тебя. Ведь так?

— Почему?

— Сознайся, что это так. Подсознательно ты все равно ждала бы его предложения.

Я потупилась.

— Ты вела себя сейчас глупо!

— Но…

— Никаких "но". Ты вела себя очень глупо! — отрезал брат.

Это было жестоко, но это отрезвляло. Я кивнула и, пошатываясь, направилась к подземелью.

— Ты куда? — всполошился Коля.

— За ним. Я знаю, где он.

Я побежала к святилищу, как всегда не захватив с собой никакого освещения. Дурацкая привычка считать, что везде должен гореть свет. Коридор был темным. Стена поглотила дверь в святилище. Я бегом вернулась к лестнице, и мне почудился отсвет впереди далеко-далеко. Запыхавшись, спотыкаясь, быстрым шагом засеменила я к свету; вот я миновала скульптурку Христа. Святогора здесь не было. Я шагала дальше. Впереди яркой радугой сияла стрелка. На ее фоне чернел силуэт Святогора. Его фигура странно дергалась. Я тихо приблизилась, пытаясь понять, чем он занят. Я услышала, как он выкрикивает какие-то слова на арабском и яростно топчет светящуюся стрелку, брыкаясь, пиная ее, отчаянно топая и шаркая. Голос его звучал то звонко, то хрипло, то визгливо, то сдавленно, казалось, он боролся с душившими его рыданиями. Боль и отчаяние, безысходность и беспомощность превратили моего мужествен-ного, всегда такого уравновешенного героя в человека, бьющегося в бессильной ненависти к неведомым "вратам времени".

Я хотела окликнуть его, но зажала рот рукой, осознав вдруг, что ему будет еще больней, если он узнает, что я видела его в таком состоянии. И я, осторожно ступая, удалилась и стала ждать его у лестницы. Через несколько минут его факел замаячил в подземелье. Я затаила дыхание и только сейчас почувствовала, какой холод царствовал в этом каменном мешке. Сосредоточенно ожидая Святогора, я ничего не замечала. Он двигался твердой, уверенной походкой. Я окликнула его, как только он приблизился.

— Елена? — удивился он.

— Прости меня, Святогор, — выпалила я. — Я не знаю, что на меня нашло. Я вела себя очень глупо. — Повторила я слова брата.

— Ты же снова простудишься! — заволновался он и потащил меня вверх по лестнице.

Он выглядел спокойным, только грусть сквозила во всех чертах его лица. Он ввел меня в комнату, усадил на диван и укрыл пледом. Он собрался уже отойти, но я удержала его:

— Святогор, пожалуйста, сядь рядом. Не будь таким гордым, дай мне все объяснить.

— Гордым? — изумился он и тут же опустился рядом. Взгляд его был устремлен в окно, как всегда в минуты, когда он волновался или был чем-то озабочен или подавлен. Он то ли отдавал этому светлому проему в стене часть своих переживаний, тем самым скрывая ее от окружающих, то ли черпал у природы запас сил и энергии, чтобы превозмочь свои душевные терзания. Он вздохнул и проговорил:

— Я не думал, что обижу тебя, Еленушка. Пойми, прежде чем предложить тебе остаться со мной, я должен был поговорить с доном Ордоньо.

— Молчи, я уже все поняла, — перебила я его. — Ты поступил благородно, а я глупо. И не заставляй меня еще и еще раз признаваться в этом.

Он улыбнулся, наверное, впервые со времени нашего возвращения из поездки. Он взял мое лицо в свои руки, осторожно поцеловал меня в губы и тут же опустил руки.

— Я прошу тебя ничего не отвечать мне сейчас. До завтра еще целые сутки, — заговорил он. — Подумай до завтра. Не принимай решения сразу, чтобы не пришлось жалеть о невозможности изменить его. Теперь, после слов дона Ордоньо я имею право предложить тебе остаться и стать моей супругой. Я давно предупредил тебя, что все равно буду просить тебя сделать выбор.

— Но ведь падре Ансельмо заклинал тебя не задерживать нас, — попробовала возразить я.

— Я ж не задерживаю Николая. Тайна святыни именно в его руках. Ты же сможешь вместе со мной наблюдать за ее сохранностью.

Я пожала плечами. Он прекрасно понимал, что лишь бередил мне душу, понимал, что решение давно известно, но не оставлял надежды:

— Умоляю тебя поразмышляй до завтра. Я хочу быть с тобой! И да поможет мне Всевышний: Аллах, Иисус Христос и все мои русские боги!

Святогор больше ни словом не обмолвился о своем предложении, хотя мы не расставались с ним ни на минуту. Мы вышли прогуляться по осеннему саду. Он нашел в себе силы шутить, а я смеяться. Мы предались воспоминаниям о том, как он наткнулся на меня в подземелье. И я поведала ему, что приняла его тогда за дикаря-отшельника, обитающего в развалинах старинного замка. С легкой иронией мы вспоминали обо всем, что связывало нас эти почти два месяца. И лишь раз я поймала себя на мысли, что подобные беседы могли послужить хорошим началом как длительной совместной жизни, так и длительной разлуки — навсегда.

Мы почти совершенно не сомкнули глаз ночью. Мы без умолку болтали друг с другом, целовались самозабвенно, точно школьники, только что открывшие для себя сладость поцелуя, сидели молча, прижавшись друг к другу и глядя в одну точку, и снова беседовали ни о чем.

Я упивалась тем, что он был рядом, и старалась не думать о предстоящем. Я даже еще не знала, какой выбор сделаю. Утром Святогор отлучился в святилище для молитв, и я малодушно решила переложить свою проблему на крепкие мужские плечи брата.

— Коленька, что мне делать? — жалобно проскулила я. — Я люблю его. Мне не будет жизни без него.

Коля вздохнул и ответил:

— Аленушка, я не имею права быть тебе советчиком. Только ты сама вправе распоряжаться своей судьбой.

— Но ты можешь, по крайней мере, высказать свое мнение?

— Могу. Но не буду. Это будет равносильно попытке давать советы.

И Святогор молчал, ничего не спрашивая. Днем нас пригласил в главный зал дон Ордоньо. Собралась вся его семья и придворные. Я опасалась и в то же время подсознательно ждала, что он потребует от меня ответа, и мне придется сделать выбор. Но добродушный басовитый бородач упорно молчал, словно вовсе не он заявил накануне о своем благословении. С одной стороны, я была ему благодарна за это, с другой же — я злилась на всех, что никто не хотел мне помочь.

Ко мне неожиданно подошла Беренгария и просила простить ее. Я обняла девушку и заверила ее, что все давно осталось позади, и в моей душе нет ни обиды, ни зла. С любопытством рассматривал нас с Колей юный Габриэль и отважился, наконец, задать моему брату несколько вопросов о будущем. Донья Эрменехильда, как всегда, сдержанно сказала, что была рада знакомству с нами. Это напоминало прощальный прием в нашу честь. Под конец дон Альфонсо отвел меня в сторону и с жаром проговорил: