Тамара Вепрецкая - Сантрелья

— Тебе пора? — прервала я тягостное молчание.

— Да, но прежде, чем я уйду, ответь. Ты одобряешь возвращение Николая в Испанию?

— Игоряша, милый…, — начала я.

— Оставим вопрос о моей внешности, — раздраженно огрызнулся он, как мне показалось, даже более раздраженно, чем хотел. Он осекся и спокойнее добавил: — И все же?

— Ветров, речь не идет о моем одобрении или неодобрении. Это просто неизбежно.

— Неизбежно? Как это понимать? — потребовал он.

— А так и понимать, — произнесла я с досадой. — Он должен довести дело до конца.

— Ты считаешь, он найдет этот ваш Тартесс? — спросил он с насмешкой.

— Не знаю. Но он сделает на пути к этому открытию те шаги, которые ему отведены судьбой.

— Ты тоже поедешь?

— Я не археолог. И я никогда не искала Тартесс.

— А что же ищешь ты? — вопрос был скорее риторическим, но я ответила неожиданно для себя:

— Древнюю Русь.

Игорь окинул меня странным взором, в котором сквозили и горечь, и задетое самолюбие, и недоумение, и вопрос, так и не нашедший ответа. Взглянув на часы, он заторопился.

Оставшись одна, я забыла о своем намерении позвонить в институт, схватила рукопись и приступила к поиску Руси, где, по моим понятиям, находился сейчас самый дорогой для меня человек.

"Долгим было возвращение на родину. Больше года добирался я до родимой земли. Добирался я и по морю и по суху, страны повидал европейские и восточные, народы изучал их населяющие. Подстерегали меня приключения захватывающие, опасности смертельные, встречи интересные, открытия важные. Помогало мне в пути и рыцарство, только что мною обретенное, и арабское воспитание, и владение языками многими, и познания разносторонние. Однако не ставлю целью я житие излагать мое в подробностях. Лишь события наиболее значимые в жизни моей стремлюсь я поведать потомкам моим.

Представлялся я всем путешественником. И прибыл на Русь с арабскими купцами по Волжскому пути торговому, ибо город я искал родной на земле вятичей, тот, в котором вырос, и где семью свою найти рассчитывал. Прибыл я в город Муром, торговлею своею славный в этих краях. Там пришлось мне стать толмачом, пособить купцам, товарищам по Волжскому путешествию, в общении с русичами. Удивлялись равно и русичи и арабы, спутники мои, откуда владел языком я русичей.

Как диковинку привели меня к одному боярину, приближенному князя местного. Учинил боярин мне допрос, кто я есть, да откуда и куда иду. Отвечал ему, что русич я по происхождению. Рассмеялся он мне в глаза, сказав, что слыхал, как арабы звали меня Абдеррахманом. Признал я, что это прозвище мое арабское. Поведал, что долгие годы жил я среди арабов в далекой стране, а теперь ищу вот дом родной. Познакомил меня боярин с князем молодым Глебом Владимировичем. Заинтересовался князь моей историей, выслушал меня со вниманием. Предложил мне жить при дворе его, толмачом служить по необходимости и прочие умения свои использовать во благо его княжества.

Согласился я, но испросил его соизволения все же посетить город мой родной. Выяснил князь, кому сыном довожусь, и расстроился. "Муж сей славный Изяслав и действительно сына давно потерял при набеге печенежском. Правда твоя, Рахман," — молвил князь и окрестил меня новым прозвищем, стало пятым уже моим именем. Далее сообщил мне с грустью князь, что уж года два как умер Изяслав, а супруга его Предслава почила много лет тому. Дочери же замуж повыходили да по землям русским разбрелись. Но позволил мне навестить он край родной в сопровождении того боярина Ильи. Там, в родном городе наводил мой спутник справки обо мне, и в точности совпал рассказ мой с тем, что донесли боярину муромскому жители города о сыне пропавшем их наместника. Так, обрел я доверие мужа, к князю приближенного, да и самого юного князя Глеба. И потекла жизнь моя на земле родной.

Боярин Илья почитал меня человеком новым и интересным, и часто стал бывать я в доме его. И мелькнул как-то в саду образ милый и знакомый, так что разум не удержал меня, и догнал я свое видение. Обознался я, сомненья нет, да и не могло иначе быть: слишком далека была от меня любовь моя, где б ни находился я. Девица походила ликом и статью на ту, что потеряна для меня навсегда. Но с разочарованием своим я не совладал и ушел, даже не повидав боярина. Не обиделся Илья, рассмеялся лишь, узнав, что ненароком встретил я дочь его Звениславу.

Будто манило меня в его дом с тех пор. Не всегда встречал я девицу, но часто сам отец приглашал ее войти с тем или иным поручением. И всматривался я внимательно в ее черты и в отчаянии искал в них сходство придирчиво с тою, что любил. Тот же глаз разрез, твердый взгляд похож, только синие глаза, а не серые. Губы сложены наподобие, и овал лица очень сердцу мил. Но другая совсем эта девушка. Не так двигается, не так разговаривает. Правда, милая Звенислава и добрая. Привыкать я стал к ее облику, к ее жестам, манерам и движениям, то задвигая в самый дальний угол памяти образ тот, с которым сравнивал, а то упрямо терзая себя воспоминаниями.

Время шло, и крепло доверие княжеское, а вместе с ним и внимание его ко мне. Убедившись, что воин я опытный, и поверив, что сын я боярина знатного, уваженье снискавшего у отца его, великого князя Владимира Святославича, князь Глеб сделал меня своим дружинником и стал я муромским боярином, прежде приняв крещение православное с именем Илия. Закрепилось за мной прозвище Рахман, хотя знали все имя мое истинное и всерьез называли меня Святогором, а смеясь выкликали по прозвищу.

Крепла дружба моя с боярином Ильей, ставшим тезкой моим во крещении. И спросил меня однажды тот доверительно, не люба ли мне дочь его Звенислава. Понимал я, что пора и мне заводить семью, да и возраст мой давно того уж требовал. Шел уж мне тогда год сороковой. И пообещал я отцу девицы, что постараюсь от души составить счастье милой Звениславы. Так и сыграли свадебку. А уж через год родился и сын. Я назвал его в честь отца моего Изяславом, а в народе его прозвали отпрыском Рахмановым.

Когда сыну моему Изяславу шел второй уж год, получил я поручение от князя молодого нашего. Показал мне князь Глеб письмо своего старшего сводного брата Ярослава, княжившего в Новгороде, что далеко в Полночной стороне. В том письме призывал брата Ярослав отложиться от отца своего Владимира, ибо данью задушил он все княжества. Он поведал, что готовит поход супротив отца и поддержки ищет у братьев, опасаясь, что Киев захватит старший сводный брат, усыновленный племянник Владимиров. Святополк уже поднимал мятеж, стремясь власть захватить единоличную. Объяснил мне Глеб, что коль отец посадил Ярослава в Новгороде, то ему и наследовать власть великокняжескую. Так к чему ж спешить? И отправил он меня с ответом к брату старшему.