Тамара Вепрецкая - Сантрелья

— Абдеррахман, пожалуйста, остановись! Не надо! Я его прощаю.

Но он меня не слушал. Плетка хлестко опустилась на спину несчастного, а потом еще и еще. Я закрыла лицо руками и на слух воспринимала свист плети и кряхтение незадачливого слуги, посмевшего обидеть любимую рабыню хозяина. И теперь он ее возненавидит, эту рабыню, виновницу его страданий и опалы, и он станет исподтишка мелочно мстить ей. Ничего себе перспективка!

Наказание закончилось. Мой обидчик, всхлипывая, нехотя подошел ко мне, и, понукаемый хозяином, рухнул на пол и склонился в земном поклоне. Я поспешила заверить его, что он давно прощен, только не уверена, понял ли он мой ново-кастильский.

После его ухода Абдеррахман пытался вовлечь меня в разговор, но тщетно. Я то отмалчивалась, то отвечала односложно.

— Ты расстроилась, что тебя обидели в мое отсутствие? — гадал он.

Молчание в ответ.

— Ты сердишься, что я ушел?

Молчание.

— Видишь ли, я сказал тебе как-то, что в этом замке я гость. Но я также несу здесь службу. И когда-нибудь я расскажу тебе, что я еще и пленник.

Это странное замечание привлекло мое внимание, но я была не в духе и не стала расспрашивать его подробнее. Мне казалось более понятным, что араб мог быть пленником в замке христианина, чем гостем. Правда, пребывая до сих пор в неведении, относительно века, в котором я очутилась, я не могла верно оценить взаимоотношения мавров и христиан.

— Зачем ты избил Сулеймана? — наконец, выпалила я, словно имела право на допрос.

— Но он обидел тебя! — опешил Абдеррахман.

— Он считал, что имеет дело с рабыней, и прогнал меня с твоего дивана, с дивана своего господина, — объяснила я. — А ты, избив его, показал, что ты не лучше его.

Мои слова и мой менторский тон возмутили и задели его. Целая гамма чувств — удивление, негодование, гнев — отразилась в его лице. Желваки заиграли на скулах, отчего борода стала смешно подергиваться. Зеленые глаза его потемнели и сузились. Но усилием воли он сдержался и с таким же усердием, как я минуту назад, начал поучать меня:

— Слуг необходимо воспитывать, иначе не будет порядка. А ты не смеешь судить, кто из нас лучше. Ты…

— Это верно, — перебила его я. — Вряд ли у мыши, попавшейся кошке в лапы, есть право судить свою победительницу.

Мой собеседник вскинулся, готовый возразить, но как-то сник и погрустнел.

— Ты считаешь себя мышью! — воскликнул он с досадой.

— Конечно, а кто же я?

— Но я не держу тебя в плену, я не собираюсь причинять тебе зла, я лишь оберегаю тебя от опасности, — он повысил голос. — Как только ты объяснишь мне, где твой дом, я найду возможность вернуть тебя туда.

— Спасибо, — горько усмехнулась я. — Но я уже говорила тебе, что дом мой не столько в другом месте, сколько в другом времени — в будущем. Можешь считать меня сумасшедшей, но ты видел мою странную, на твой взгляд, одежду. Я разговариваю на странном для тебя языке. А мне точно также странно все в вашем мире, и в том числе то, как слуга твой обошелся со мной, а ты, в свою очередь, обошелся с ним.

Он пытался взять в толк мою тираду, а потом упрямо произнес:

— Слуг надо наказывать. Я не верю, что ты не наказываешь своих.

— У меня нет слуг! — отрезала я, давая понять, что разговор зашел в тупик.

Он как-то странно недобро посмотрел на меня, отошел к окну, и долго взгляд его был устремлен вдаль, словно он силился увидеть там мою страну. Затем он подошел ко мне, присел на корточки, чтобы быть вровень со мной, и отчетливо сказал:

— Я — не кошка! Я хочу тебе помочь. Да будет мне свидетелем Аллах!

Я пожала плечами и подумала, что, вероятно, я капризная, взбалмошная особа, если я не принимаю доброго отношения человека, который бескорыстно пытается мне помочь и безоговорочно верит мне.

— Скоро мы отправимся на обед к хозяевам, — он перевел разговор на другую тему. — Ты будешь считаться моей наложницей. Имя оставь свое. Ты чужеземка. Как к тебе отнесутся, я не знаю, но я сделаю все, чтобы тебя не обижали. Сейчас отдохни, а мне пора молиться.

Вечером Абдеррахман поправил мое одеяние и попросил прикрыть лицо нижним краешком накидки. Оценив мой внешний вид и найдя его вполне убедительным, он распахнул входную дверь и велел следовать за ним. По винтовой лестнице мы поднялись примерно на пролет или вираж и остановились перед тяжелой дверью. Шепотом араб дал мне последние наставления: он посоветовал мне сделать вид, что я ничего не понимаю, и говорить на своем родном языке как чужестранка. Он просил меня не обижаться, если мне вовсе не позволят войти в зал, и не расстраиваться, если, позволив войти, меня не допустят к господской трапезе. Позднее, по возвращении, он обещал представить мне всяческие разъяснения. Сейчас мне следовало подождать у двери, пока он разведает обстановку. Он резко толкнул дверь, а я осталась стоять на темной лестнице. Сквозь оставленную Абдеррахманом щель в двери пробивалась узкая полоска света, и доносились голоса, возбужденно приветствовавшие его появление в зале.

— А-А! Это ты, заходи, — послышался смеющийся «бас». — Ты один?

— Один, — ответил араб.

— Ха-ха-ха, поговаривают, у тебя появилась подружка, — продолжал «бас». Ему вторил нестройный шум возбужденных голосов.

— Как быстро распространяются новости, ваша милость, — удивился Абдеррахман.

Многоголосый смех свидетельствовал о большом обществе.

— Уж не намерен ли ты скрывать от меня свою пленницу? — громогласно пожурил его «бас». — От меня — твоего благодетеля?

И «бас» снова разразился хохотом, а дружный смех поддержал «благодетеля».

— Да простит меня Аллах, дон Ордоньо, если я пытался что-либо скрыть от вас, — улыбнулся в свою очередь Абдеррахман.

— К черту твоего Аллаха! Не упоминай его при мне, проклятый мусульманин, — выругался «бас». — Сколько уж я старался приобщить тебя к истинной вере?

— Ты несправедлив к Сакромонту, Ордоньо, — вмешался женский голос. — Он же посещает все наши службы. Я не думаю, что так поступал бы грязный мавр.

— Плевать на это, — добродушно перебил «бас», — не уводите меня от темы. Где твоя добыча, Сакромонт?

— Она здесь, за дверью, — сказал араб. — Я не посмел привести ее без вашего согласия.

— Моего согласия? Да ты заставляешь меня изнывать от нетерпения, негодный! Веди же ее скорее! — пророкотал «благодетель».

— Скорее, — выкрикнуло еще несколько человек.

Я задрожала всем телом, но постаралась взять себя в руки и держаться с достоинством. В конце концов, я на много веков цивилизованнее их, если это может меня спасти. Абдеррахман открыл дверь и жестом поманил меня за собой. Я осторожно переступила каменный порог и очутилась в огромнейшем зале. Боже, я видела помещения такого размера лишь во дворцах и замках на экскурсиях. Да что я, в самом деле, ведь в замке я и находилась! Я робко остановилась, но араб сзади слегка подтолкнул меня и вывел почти в центр зала, где за массивным деревянным столом собрался, вероятно, весь цвет замка.