Диана Удовиченко - Меч Ронина

Юки-Онна выставила ладонь перед собой, дунула на нее – на руке стремительно выросла огромная сосулька. Дева размахнулась и швырнула ее в Карасу. Тот загородился веером, но ледяное копье легко пронзило шелк, ударило демона в грудь. Тэнгу со стоном рухнул возле Дана. Издав победный вой, Юки-Онна подлетела к постели девушки, приникла к ее лицу. Несколько мгновений, и Снежная дева растаяла в воздухе. Вместе с нею исчезли холод, ветер, белый свет и горы снега.

Дан почувствовал, как паралич постепенно отступает. Он подполз к девушке, которая неподвижно лежала на спине. Поднес ладонь к ее рту, не ощутил дыхания, попытался нащупать биение пульса на шее – его не было.

– Не мучайся, Акира, – простонал из темноты Карасу. – Она мертва.

Действительно, тело девушки было холодным и твердым, как будто несколько дней пролежало на морозе. Казалось, подними, кинь на пол – и она разобьется на мелкие кусочки.

В распахнутую дверь вползали первые лучи утреннего солнца.

– Дочка! Дочка! – заплакала, приходя в себя, пожилая женщина.

Она обхватила девушку обеими руками, пытаясь отогреть своим теплом, гладила покрытое инеем лицо. Отец, усевшись на постели, не отрываясь, смотрел на Дана. В глазах его были ненависть и укоризна.

Тэнгу снова обратился в ворона, прихрамывая, подковылял к Дану.

– Идем отсюда, Акира, – хрипло каркнул он. – А то сейчас деревня проснется, и тебя отсюда погонят камнями. Хорошо, если не забьют насмерть.

Дан встал, поклонился хозяевам, тихо произнес:

– Простите, – подхватил катану, мешок и вышел из хижины.

Было невыносимо стыдно и больно. «Я не смог выполнить обещание, – думал он. – Опять не смог. Я снова обесчестил себя, потерял лицо. Я должен за это заплатить жизнью». Жизнью?.. Дан остановился, потряс головой: это были не его мысли. Конечно, совесть его мучила, и это было знакомое ощущение: такое он всегда испытывал, когда по службе сталкивался с жестоким преступлением. Переживал, что не сумел спасти, помочь, предотвратить. Но вот о суициде никогда не думал. А уж мучиться из-за нарушения ронином клятвы убить Кумико, если она попадет в руки врагов, Дан тем более не собирался. Не прирезал – и отлично, зато для Насти нашелся объект.

– Хватит терзаться, Акира! – будто подслушав его мысли, каркнул тэнгу. – Знаю я вас, самураев. Сейчас настрадаешься и побежишь выпускать себе кишки. Предупреждал же: человек не может победить Юки-Онну. Даже не всякий демон может. Я вот не сумел. Скажи спасибо, что остались живы.

– Что она такое?

– Одна из самых могущественных демонов. Помощница смерти.

– А есть кто-нибудь сильнее ее?

– Да, но мало. И я не хочу произносить вслух их имена, – нахохлился Карасу. – Лучше скажи: куда теперь?

Дан неопределенно махнул рукой:

– Дальше. Пока не придем в следующую деревню.

Целых три дня она провела в блаженном бездействии. Отсыпалась, отъедалась впрок – благо, сводня на содержании дорогой куртизанки не экономила. Бренчала на сямисэне, придумывала впрок хокку и танку для господина Сакамото.

Настя в первое время пыталась разговорить Кумико, но девица хранила молчание, хотя присутствие ее сознания ощущалось. В конце концов Настя плюнула на это занятие – главное, что память японки была в ее полном распоряжении. А еще имелись подаренные Сакамото серебряные монеты, перепрятанные из прически под циновку. С ними Настя чувствовала себя немного увереннее. Она решила, что сбежит до «дня икс», когда старый самурай снова придет за девственностью Кумико. Уберется прочь из города и, возможно, попросит приюта в одном из буддистских монастырей.

Однако этим планам не суждено было осуществиться. На четвертые сутки, в ночь которых Настя собиралась покинуть бордель, Тоши сообщила:

– Господин Сакамото прислал гонца. Он будет сегодня.

Вокруг девушки тут же поднялась суета: ее принялись мыть, натирать ароматическими маслами, сооружать прическу, накладывать идиотский грим. Она ни на секунду не оставалась одна и мысленно распрощалась с мечтой о свободе.

Вечером явился господин Сакамото, и не один, а с компанией таких же важных, как он, пожилых самураев. Как было и в прошлый раз, уселся в гостевых покоях и сразу же потребовал туда Кумико. К радости Насти, старик не торопился уединиться с нею, попросил сыграть. Она долго щипала струны сямисэна, извлекая из них печальные мелодии. Гости слушали с вниманием, которому был бы рад любой маститый музыкант. В перерывах отпускали вежливые комплименты искусству Кумико. Она благодарила, отвечала изысканно-остроумно. Господин Сакамото выглядел чрезвычайно довольным, как будто хвалили его самого. «Впрочем, – подумала Настя, – так ведь и есть на самом деле: Кумико – его собственность».

По знаку старика к столу, подобострастно согнувшись, подошла Тоши.

– Почему же ты не представишь нам других девушек? – спросил господин Сакамото. – Мои друзья желают увидеть все прекрасные цветы твоего сада. Хочется знать, все ли они так образованны и искусны, как Кумико-сан.

Сводня привела остальных девиц. Видимо, успела предупредить, что посетители желают изысканности, и проститутки, которые не могли похвастаться умениями поддерживать беседу, все больше помалкивали, вежливо улыбаясь и кланяясь. Разгоряченные сакэ гости остались довольны и в конце концов растащили девушек по комнатам. Но безусловной звездой этого вечера была Настя.

Странно, но господин Сакамото и на этот раз воздержался от дефлорации Кумико. Поздно вечером он вежливо поклонился, снова вручил Насте мешочек с деньгами и ушел, на прощанье пообещав вернуться.

Слава о необычной куртизанке облетела город. Теперь каждый вечер гости отказывались от услуг вакасю и требовали, чтобы их развлекала Кумико. Настя чувствовала себя то ли тамадой, то ли аниматором. Она устраивала чайные церемонии, услаждала гостей томными разговорами, пела тоненьким голоском, играла на сямисэне, а однажды, по просьбе особо родовитого посетителя, даже сложила икебану из трех цветков хризантемы и какой-то кривой ветки, пристроив все это великолепие на плоскую медную тарелку. Самой ей произведение показалось невнятным веником, но гость был в восхищении: как поняла Настя, истинной красотой здесь считается благородная простота природы, а каждое растение что-то символизирует. Этот букет означал «радость сердца». Господин Огава, богатый самурай, заказавший икебану, бросал на Кумико пламенные взгляды. Однако пока ее девственность щедро оплачивал Сакамото, бояться было нечего, и Настя продолжала блистать в японском полусвете.

Сам господин Сакамото приходил каждые два дня – то один, то в компании друзей. Всякий раз дарил деньги, говорил комплименты искусству Кумико и уходил, так и не притронувшись к девушке.