Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

За весёлыми разговорами время летело незаметно, и вскоре мы все стали хорошими друзьями.

Между делом мы осторожно поинтересовались дальнейшей судьбой пленных. Оказывается, их, кроме Джорджиуса, который должен был отправиться на Агресе вместе с нами на Опушку Сбора, в ближайшее время должны были хорошенько психологически обработать, как тех амекарцев, что раньше охраняли выход из Подземного города. Нам даже разрешили понаблюдать за этим процессом.

Томарану так и не нашли, её и след простыл, и теперь уже вряд ли когда-либо найдут, видимо, до тех пор, пока она сама того не пожелает. На редкость хитрющая оказалась женщина, а впрочем, чего ещё можно было от неё ожидать? Чуть в большей или слегка в меньшей степени, но почти все женщины отличаются большой продуманностью в мыслях и предусмотрительной целеустремлённостью в делах. У женщин это врождённый природный дар, не то что у мужчин! Но не буду расхваливать действительно достойную половину человечества, ни к чему это, всё и так слишком очевидно и за примерами далеко ходить не надо – всех мужчин, видите ли, успешно поймали, и только одна Томарана испарилась. Но куда мы без женщин, хотя бы и таких хитрющих? Никуда! Без них, милых сердцу и родных, а главное, очень дорогих, никак нельзя! Не обойтись, как ни крути… если только ты, конечно, настоящий мужчина и, соответственно, нормальный человек, а ни не пойми что с хвостиком и изуродованной напрочь психикой, коих сейчас расплодилось, как собак нерезаных, или как паразитов на давно немытом теле пролетариата.

Скатерть, кстати о птичках, тоже пропала бесследно, небось, Томарана её и умыкнула, чтоб с голоду в своих скитаниях не околеть. Да, скорее всего так и есть, больше некому. Дормидорф, наконец, объяснил, зачем она ему была так нужна. Он сказал, что с помощью скатерти надеялся расплатиться с Агресом, который далеко не безвозмездно помогал нам в наших добрых, но очень затянувшихся делах. И хоть сам Агрес не смог бы заказывать себе пищу, но по его просьбе это вполне сумел бы сделать любой человек, попавшийся ему навстречу, если только раньше несчастный бедолага не помер бы от разрыва сердца.

И вновь моё воображение нарисовало мне безрадостную картину вышеописанного, но только в роли несчастного бедолаги выступал я сам. Представляю, если бы такая милая пташка, выпорхнув невзначай из-за облачка, попросила у меня хлебушка поклевать да сиротливо так посмотрела голодными глазками размером с мою голову! Не знаю, кто бы смог подобное выдержать! Я, например, если бы сразу не помер, то в штаны точно наделал здесь же, не отходя от кассы!

Конечно, скатерть могла бы решить для Агреса и его семьи вопрос пропитания, если таковой вообще стоял. С его физическими возможностями грех было жаловаться на скудное питание, уж если он решил кем-то пообедать, то шансов скрыться у потенциального обеда не так много. Впрочем, школьная скатерть вполне могла бы его устроить, как оплата, но теперь ничего не получится, к сожалению. Зато у пронырливой Томараны всё будет в полном ажуре.

Наговорившись вволю, мы решили пойти прогуляться по лагерю. Спать никому не хотелось, а от долгого сидения возле костра у всех затекли ноги, и нам срочно требовалась лёгкая разминка. Вот мы и решили поразмяться, а заодно и осмотреться.

Сперва мы направились поглядеть на пленных, находившихся тут же, неподалёку. Глупо было бы пропустить подобное зрелище, когда ещё такое увидишь? Пленённые явно скучали и были какие-то невесёлые, вялые и поникшие, но это ненадолго, подготовка к перевоспитательной обработке шла полным ходом. На первой стадии им подчёркнуто вежливо, но очень настоятельно рекомендовали испить специальный отвар, после приема которого существо впадало в полуобморочное оцепенение и, забыв всё напрочь, становилось стойко безразличным к происходящему, послушным и полностью безвредным для окружающих. Одним словом, этот отвар стирал память и подавлял до минимума все инстинкты, кроме безусловных, не говоря уже о воле.

После очищения загрязнённой всякими глупостями памяти можно внушать любые положительные эмоции и качества, с которыми этим людям предстояло радостно и честно жить на благо себе и миру. Можно только позавидовать простоте и лёгкости решения данной проблемы, и я невольно примерил этот метод на свой корявый мир – да просто прелесть! Конечно, работы было бы много и отвара понадобится целое море, зато дёшево и сердито. Эх, как же я люблю наших родимых уродливых чиновников и всякую другую шелупонь и шушеру! Всё пекусь о них, думаю, забыть не могу, да разве они оценят!

Пленные тем временем дождались первой стадии. Некоторые из них пили отвар сами с явной охотой и желанием, принимая происходящее, как счастливое избавление. Уж не знаю, смелость это была или трусость, но точно знаю, что искреннее раскаяние – вряд ли. Другим, менее сознательным, приходилось немного помочь, эдак подтолкнуть, направить куда следует, зато потом дело шло, как по маслу. Все в итоге остались довольны, особенно сами пленные. Они, скорее всего, не стали бы заваливаться спать тут же, не отходя от водопоя, а дружно попросили бы ещё добавки, но их разморило от невыносимой усталости, вызванной тяжким грузом великого стыда за прежнюю нехорошую жизнь. Как же я их понимаю и, ни в коем случае, не осуждаю! Испившие отвар мгновенно падали, как подкошенные, и, не успев коснуться земли, начинали храпеть, словно тигры на ночной охоте. Теперь они должны были сладко и безмятежно спать на протяжении нескольких прекрасных часов, удобно свернувшись калачиком в позе зародыша, словно вновь оказавшись в утробе матери. Так нам объяснили люди, непосредственно занимающиеся этим важным и нужным делом.

Отыскав взглядом Корнезара, я вежливо, но настойчиво попросил, чтобы его напоили этим чудодейственным отваром прямо сейчас и непосредственно при нас. Естественно, я это сделал сугубо в человеколюбивых и милосердных целях, думаю: «пусть отмучается сразу, а не ждёт своей очереди неизвестно сколько времени. Корнезар всё же наш старый знакомый, разобидится ещё на нас, и правильно сделает, надо же – были рядом, всё видели и не помогли, чем могли! А что мы можем? Только это. Пусть малость, а всё равно приятно!».

Корнезар не оценил моего светлого и чистого порыва. Взгляд, коим неблагодарный удостоил меня в ответ на мою просьбу, был далёк от ожидаемой искренней признательности, но думаю, что как-нибудь мне удастся это пережить. Наверное, он и сам до конца ещё не осознавал своего счастья или просто-напросто никак не мог в него поверить. Ничего-ничего, у него ещё всё впереди, скоро он станет образцово-показательным человеком, нужно будет похлопотать, чтобы его отдали Дормидорфу, Дорокорну и Юринику для завершения воспитательного процесса. А там, глядишь, и я когда сподоблюсь! Коли мне только будет не лень, так я всенепременно с удвоенной силой приложу к воспитанию свою руку или ещё что-нибудь. Особенно придётся это сделать, коли он и дальше будет на меня так злобно зыркать по разным пустяковым поводам. Чего ведь только не сделаешь во имя благополучия хорошего человека!