Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

Присев на дорожку, мы отправились к опушке леса. Шли по своим недавним следам, ибо между деревьев чётко виднелась извивающаяся тропа там, где мы проходили вчера. Лесная трава ещё не успела подняться и распрямиться. Выбравшись из леса, мы увидели, что наша воздушная флотилия в полном составе ждёт только нашего сигнала, чтобы взмыть в небеса, переминаясь от нетерпения с лапы на лапу. Причём Агрес, как настоящий капитан, сдержанно и серьёзно раздавал указания направо и налево: кому где лететь, на каком удалении друг от друга да всякое другое. Все младшие по званию птеродактили беспрекословно ему внимали, настороженно следя за его движениями и подобострастно заглядывая в клюв, на котором ещё виднелись следы завтрака, свежая буйволова кровь. Рога с остатками причёски, раздробленные на мелкие осколки кости и череп, а также отброшенные копыта сиротливо и бесхозно валялись тут же, неподалёку, уже окружённые роем жужжащих жирных зелёных мух, наслаждающихся остатками роскоши. Как раз на этих мух вожделенно и косился наш крылатый гурман Коршан, видимо, желал насладиться ими, но стеснялся это делать при нас. Птеродактилей же вполне можно было понять! Ещё бы, попробуй такого ослушаться, сразу заработаешь себе примерную трёпку, да такую, что в другой раз неповадно будет! И это в лучшем случае, а в худшем другого раза может не быть, орёл просто ещё раз позавтракает ослушником и не подавится, с него станется.

Взгромоздившись на свои места и поудобней устроившись, мы мягкими упругими скачками пошли на взлет. Вот и последний затяжной рывок, затем приглушённый дуплетный выстрел расправившихся крыльев, и земля начала быстро удаляться. Агрес, естественно, находился впереди, остальные растянулись за ним. Мы летели в том же порядке, что и раньше. Наш пернатый строгий капитан решил не нарушать сложившийся порядок строя, к которому все успели привыкнуть. Как потом оказалось, проводя разбор полётов, Агрес особенно акцентировал внимание птеродактилей на их поведении в случае непредвиденных обстоятельств, как то: нападение на нас или коли нам придётся атаковать кого-либо, что, как он полагал, наиболее вероятно. Тут главное было строго держать строй и не лезть, куда не следует без его командирского на то указа, а дальше шли всевозможные тонкости и нюансы, малоинтересные простому обывателю, коими мы и являлись.

На этот раз мы с Дормидорфом, хоть и с трудом, но убедили Агреса лететь чуть пониже, дабы иметь возможность наслаждаться проплывающими внизу пейзажами. В течение некоторого времени это действительно доставляло нам немало удовольствия, но, как не красиво наблюдать за землёй с высоты птичьего полёта, со временем и это утомляет и приедается, как впрочем, и многое другое в жизни, когда это бывает в больших количествах или слишком часто. Леса сменяли поля, поля сменяли леса, тучи и облака были на удивление похожи друг на друга, как две капли воды, и их вообще было в тот день не так много, а нам так хотелось чего-нибудь новенького и необычного!

Мы летели уже несколько часов кряду, когда моё внимание привлёк сизый рассеянный дым, какой бывает, когда горит трава, много травы. Этот дым, поднимающийся из-за горизонта, мог означать и лесной пожар. Капитан Агрес держал курс как раз в том направлении. Дормидорф тоже заметил дым, но, как оказалось, гораздо раньше меня. Ох, и глазастый дедушка! Мы сгорали, как тот пожар, от нетерпения и любопытства, но нам ничего не оставалось, как ждать. Дыма становилось всё больше, он уже застилал весь видимый горизонт и быстро приближался, точнее, мы приближались к нему.

Как только закончился лес и началась широкая степь, нашему взору предстало удивительное зрелище. Стоит мне закрыть глаза и мысленно обратить свой взор в тот памятный день, как эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами во всей своей красе и величии. И я даже начинаю ощущать на губах копчёный привкус горящей степной травы и чувствовать горьковатый запах полыни, раздавленной сотнями ног.

А увидели мы поле битвы в самый разгар кровавого, жестокого сражения. Отчаянную схватку не на жизнь, а на смерть между собой вели две группы воинов, человек эдак по триста-четыреста с каждой стороны. Одни были одеты во что-то серо-коричневое, может быть, даже в шкуры животных, а другие в плащи, наподобие наших, защитного цвета. Из оружия я сначала успел разглядеть только луки. Причём именно из-за стрельбы горящими стрелами, которыми были утыканы некоторые всё ещё коптящие и невыносимо смердящие тела, и загорелась сухая степная трава.

Эта прошлогодняя трава, как своеобразный, слегка спрессованный пласт, находилась ближе к земле, она загорелась в первую очередь, а уже потом из-за жара принялась и свежая, а так как эта была высотой в рост человека, то и пожарище получилось знатное. Ещё из оружия были сабли, копья, дубинки, ну и так, по мелочи. Но это я разглядел чуть позже, когда мы подлетели уже ближе. Вокруг валялись распростёртые в немыслимых и замысловатых позах тела раненых и убитых. Видимо, их сначала убили или ранили, а потом немилосердно затоптали сражающиеся собратья по оружию, те из них, которые пока были живы. Из некоторых павших торчали копья и стрелы, другие были зарублены или заколоты и понуро лежали почти целёхонькие, словно живые. Ну, подумаешь, немного устали и прилегли отдохнуть, лежат и никому ведь не мешают. Были и совершенно обезумевшие, потерявшие голову в прямом смысле этого слова. Там вообще кругом были разбросаны разные конечности, как в кукольной мастерской перед генеральной уборкой, в том числе и головы валялись в изобилии, где ни попадя, словно яблоки кто-то рассыпал по случайной неосторожности. Как правило, хозяева этих голов не успевали уйти далеко, они, трогательно пригорюнившись, понуро скучали, находясь неподалёку.

Все мы рано или поздно плавно или скоропостижно склеим ласты, отойдём в мир иной, в тот самый мир, где всё будет по-другому или вообще никак. Как ни называй сие действо, суть от этого не меняется.

А что будет важным для нас перед самым отрывом, в последние минуты перед началом путешествия в неизведанную даль, о чём мы подумаем и что вспомним? Уж точно не про квартиру, машину, шубу или дачу и, быть может, даже не про семью и детей. Так про что же? Останутся отголоски самых навязчивых при жизни мыслей и тревог, преобразовавшихся в некий сумбур с всплесками взбрыкивающих отчётливостей. В какой-то момент может ощущаться жуткий страх, отчаянное цепляние за жизнь, ощущение трагедии и беспомощности! А после смерти, возможно, человеческое что-то, оставшееся после кончины физического тела, некая энергия, присоединится к чему-то большому, что, в свою очередь, является частью чего-то ещё более всеобъемлющего.