Сергей Корж - Последний ученик магистра

– Спасибо, Лазуна. Буду тебе должен.

– Ах, оставьте, ваша милость, это я вам пожизненно должна за все то, что вы мне сделали.

Коляска тронулась, и мы выехали за пределы караван-сарая Болиндера.

– Сначала я хотела бы посмотреть на столицу, – проговорила, почему-то краснея, Ольса.

– Да ради Матери, Ольса, я в твоем распоряжении, дела я свои на сегодня закончил и теперь свободен до завтрашнего вечера. Но хочу предупредить, что сам я, увы, столицы не знаю, так как бывал здесь только по делам и особо ни с кем не знаком.

– А мне Лазуна рассказывала, что вы в столице известный человек, поэт и композитор, а зеркала у вас в салоне… я впервые увидела себя всю в зеркале. Лазуна говорит, что эти зеркала выпускает ваша мастерская. Вы, наверное, невероятно богаты?

– Скажем так, сам я деньги не считаю, у меня есть для этого управляющие. Кроме того, я думаю, что деньги – лишь инструмент в моих руках, не более того. Они текут ко мне рекой, я трачу их, платя своим наемным работникам, рассчитываясь за материалы. На себя я трачу не так уж много, не могу же я кушать больше, чем кушает обыкновенный человек. Или надевать по три костюма сразу. Забудь о деньгах. Не забивай себе голову чепухой. Позволь отвезти тебя в одно романтическое место.

Кучеру я предварительно растолковал, куда ехать, и по моему сигналу он развернул лошадей и повез нас в парк. Метров сто до кофейни мы прошли пешком, нас встретили и проводили за столик.

– Ты голодна?

– Нет, я поужинала с Лазуной.

– Тогда позволь предложить тебе мокко «Фея ночи» и мороженое, мне прошу принести «Мокко Рэя».

– Будет исполнено, ваша милость.

Когда молодого официанта заменил Жиндер, я не заметил. Собственно, он его не заменил, а просто появился около стола, и вокруг неслышно и незримо закрутились по его воле официанты. Вот появилось на столе несколько видов пирожных. Вот две чашки мокко, вот на стул рядом со мной поставили футляр с инструментом.

– Спасибо, Жиндер, я посмотрю инструмент чуть позже. Дай мне насладиться мокко и своей подругой.

– Вы только дайте знак, ваша милость, все здесь к вашим услугам.

Мы остались одни в полумгле отдельного кабинета. Но из него был прекрасно виден зал и слышны баллады, которые молодые парни распевали своим возлюбленным. Ольса осторожно попробовала мокко. Я не мешал ей определиться, понравился он ей или нет. Затем съела кусочек мороженого и заметалась между двумя вкусностями.

– Просто допей мокко, мороженое – десерт.

– Спасибо, Сьерж, а наоборот можно?

– Можно.

– А тут всегда так интересно? Как чудесно поют молодые люди! А почему хозяин так лебезит перед тобой? Он тебе что-то должен?

– Скажем так, он мой деловой партнер, это заведение наполовину мое. Давай помолчим, послушаем, как поют.

А пели как раз мои песни, но играли в старой манере, и поэтому звучали они несколько иначе, чем тогда, когда играл и пел их я. Пока Ольса ела мороженое и слушала местных Ромео, я открыл футляр и достал сатур. Этот инструмент был еще более похож на гитару. Я тихонько тронул струну, потом другую и стал их настраивать. Да, конечно, и мой старый инструмент был хорош, но этот давал ему сотню очков форы. Прекрасно подобранное дерево для дек рождало чудесный звук, серебряные струны усиливали этот эффект, и я, в нетерпении ощутить слияние с инструментом, начал играть. Проиграл одну мелодию, другую, третью, потом запел. Черт возьми, я забыл, что рядом сидит та, которую я пригласил на романтический вечер. Мы остались с инструментом наедине. Я и он. И кто кого испытывал на право принадлежать ему, я не знаю. Очнулся от магии звука внезапно, огляделся – в кабинете яблоку было негде упасть, в кофейне тоже, и создавалось такое ощущение, что и на улице народу хватало. Затем разразился шквал аплодисментов. Когда они стихли, я попросил народ оставить нас вдвоем с моей спутницей, которой, собственно говоря, и был посвящен мой концерт.

Сказать, что произошедшее произвело на Ольсу большое впечатление, значит не сказать ничего. Никогда и ничего подобного она не слышала, и буря аплодисментов, последовавшая за моим выступлением, казалась ей ничтожно малой платой. Более того, часть слов из песен она приняла на свой счет. Короче говоря, непрочный бастион изголодавшейся по мужской ласке женщины пал к моим ногам. Мы не помнили, как добрались до гостиницы, как зашли в номер, как срывали друг с друга одежды, короткий вскрик раненой птицы любви, затем страстное изучение особенностей тела друг друга, поцелуи, и снова соединение тел и ритмов дыхания. Безрассудная, ненасытная жажда ощущения тела, запахов поглотила нас на всю ночь. Под утро мы забылись сном. Заснули голыми, на развороченной кровати, на залитых потом и кровью простынях.

Когда я проснулся, Ольса уже успела привести в порядок весь номер. Она даже умудрилась каким-то образом поменять простыни, чему я несказанно удивился – наверное, это была какая-нибудь женская магия. Мои одежды были вычищены и развешаны. На столе стоял легкий завтрак. Горела спиртовка, на ней грелась посудина, и пахло мокко.

– Я взяла на себя смелость заказать мокко в кофейне, ты на меня не будешь сердиться, Сьерж?

– Что ты, солнышко. Никогда я тебя ругать не буду, ты ведь у меня умница?

– Я постараюсь быть ею, Сьерж.

– Вот и отлично. Закажи, пожалуйста, горячей воды в купальню.

– Уже ждет тебя, вставай, лежебока, пора завтракать.

– Ольса, ты не помнишь, куда делся инструмент?

– Почему не помню? Помню. Его забрал твой компаньон, который накрыл нам стол. Но как ты пел! А как играл! Мне в детстве рассказывали о легендарном певце. Он вышел на стену окруженного врагами города и запел. Пораженные красотой его голоса враги отступили, и тем он спас тысячи жизней сограждан. Я думаю, ты тоже так смог бы.

– Знаешь, я как-то не подумал об этом, а ведь совсем недавно мог бы испробовать этот прием на орках. Зато мне удалось с помощью сатура и песен взять приступом тебя.

– Ничего-то ты не понимаешь в военном искусстве, сладкоголосый, это не ты победил, это я взяла тебя в плен, – Ольса так звонко рассмеялась, что я заразился ее смехом.

Смеясь, мы дошли до купальни, разделись и, не переставая подшучивать друг над другом, искупались до скрипа кожи, переоделись и вышли к столу уже любовниками. Настолько близки мы оказались духовно, что я не стал, как говорится, искать лучшее при наличии хорошего. Телом, душою, цветом волос она походила на русских красавиц, на тот психотип, который подспудно нравился мне.

– А что сегодня мы будем делать? – спросила меня Ольса.

– До вечера я свободен, поэтому располагай мною в свое удовольствие. Думаю, скучать нам не дадут, слишком много слушателей было в кофейне. Мы еще будем выбирать, к кому ехать в первую очередь.