Михаил Баковец - Улей. Игра в кошки-мышки

Рядом с крестами, на метровом стальном прутке, ровно вбитом в землю, была прикреплена железная тонкая пластина размером в два раза больше автомобильного номера, на ней неизвестный палач красиво вывел надпись: S-T-I-K-S-Z.

Кобра и две женщины были мертвы, но смерть наступила совсем недавно, тела даже не остыли, и кровь из крупных ран сочилась едва-едва.

Следы двух машин с места ритуальной казни свернули точно в сторону мёртвых кластеров. В километре от чёрной пустоши в крошечной роще я их и отыскал. Рядом с моим «рыжиком» стоял высокий «соболь», выкрашенный в армейский тёмно-зелёный цвет и украшенный шипами с решётками. Обе машины похитители постарались замаскировать большими ветками и срубленными под корень молодыми тоненькими берёзками.

Чуть в стороне в шалаше сидел один из врагов, я его узнал: он был в той группе, которая свистела Художнику.

Подобраться под прикрытием Дара к нему и оглушить рукояткой револьвера, было проще, чем отобрать конфетку у ребёнка.

До момента, когда он очнулся, я успел его полностью раздеть и прикрутить к толстым жердям, лишив даже минимума на подвижность.

— Поговорим? — спросил я его.

— Сервий, да? — тот криво усмехнулся. — Что мне будет за этот разговор?

— Не знаю, по итогам будет видно. Может, друзьями станем.

— Друзьями? Друзей не раздевают и не привязывают. Развяжи, дай штаны, и тогда поговорим.

— Нет, так нет, — пожал я плечами. Дальше вести беседу я не стал. Зачем, если и так видно, что пленник либо тянет время, либо пытается заговорить зубы и чего-то дождаться, помощи, например, или активировать свой Дар.

Заткнув рот пленному, я активировал способность видеть уязвимые места, после этого воткнул в светящееся пятно на локте крепкую сухую щепочку. Я, таких, два десятка быстренько настругал, закончив связывать врага. Следующую деревянную иголку воткнул рядом с ключицей, ещё две с внутренней стороны бедра.

Уже после второй зубочистки человек задёргался и захрипел, глаза полезли из орбит, на шее от напряжения вздулись толстые синие вены.

— Ты слышишь меня? Сейчас уберу иглы, и вновь задам тебе вопрос, будешь играть в гестапо и партизана, я верну их на место и добавлю ещё парочку, пока не применишь к себе имя Павлика Морозова, ясно?

Выдернув пыточные снаряды и дождавшись, когда в глазах пленника появится осмысленное выражение, я освободил его от кляпа.

— Поговорим?

Тот попытался кивнуть и что-то прохрипел, откашлялся и с трудом произнёс:

— Спрашивай.

— Как тебя зовут, кто вы и зачем пытались похитить меня, зачем пытали и прибили к крестам тех людей в поле.

— Мы дети Стикса и должны кормить его плотью и кровью всех тех, кто не признаёт Его. И только боль и страх освобождают души изгоев, что изгнали сами себя. Стикс дал нам всем шанс, мы избранные Им! Он призвал нас служить Ему, но не отвращать лицо от дел Его!..

С каждым словом пленник, словно, впадал в какой-то транс, накачивая себя эмоциями, уходя из реальности.

— Эй, меньше патетики! — я кольнул кончиком ножа в свежую ранку на локте. — Кто такие дети Стикса? Сектанты, вроде Отрицателей?

— Отрицатели, хуже изгоев, они извратили законы Стикса!..

Бился я с этим фанатиком больше часа, ещё дважды приходилось прибегать к помощи пыток. Один раз мне стало очень худо, так сильно, что едва успел отбежать в сторону, где меня и стошнило. Нет, это было не воздействие пленного на меня, не какой-то его Дар, просто мне стало мерзко от того, чем занимался. Во всех книгах и фильмах пытки врага выставлялись чем-то необходимым, малым злом, которое разрешалось творить без каких-то последствий. Но стоило самому этим заняться, как понял — не моё. Тяжело на душе, каждый хрип и судорога боли пленника, отзывается во мне.

После боя с внешниками я даже не задумался, что убивал людей. Потом, когда узнал, чем они собирались заняться после посещения свежего кластера, даже пожалел, что убил так мало уродов в человеческом обличии. И даже думал, что смог бы вместе с янычарами рассаживать на кольях тех, кто уцелел из военной колонны.

Сейчас, точно знаю — не смог бы.

Не озверел я ещё до нужной степени, и очень хочу надеяться, что не озверею никогда.

Но убивать уже готов без колебаний за свою правоту… а ведь правда у каждого своя.

Узнал, что Художник уже не раз проворачивал такую афёру с похищением. Предлагал гостям Орешка, которые не собирались задерживаться на стабе долго, доехать до следующего, мол, мне по пути и за десяток споранов я тебя и твоего товарища подвезу, куда надо. Работал с Люком, который также был сектантом, Колобка держали в прикрытии, для общения с ментатами, знахарями и на чёрный день, когда срочно потребуется жертва, найти которую будет невозможно.

На вопрос, где все остальные детки, пленник указал в сторону мёртвого кластера. Где-то там за чёрной пустошью лежат несколько кластеров и один стаб. Это кусочек условно нормального мира, со всех сторон окружён чернотой. Узнали об этом сектанты совершенно случайно и недавно, когда у одного их товарища, после съеденной жемчужины, открылся редкий Дар. Они уже дважды там были и принесли кое-какие трофеи, заинтересовавшие более высшую касту в секте, чем людоловы. Тогда-то они и ушли в третий раз, принеся в жертву, на удачу, угодных Стиксу людей. Вернуться отряд должен был через сутки, примерно в это же время. Всего ушло шесть человек, и среди них была та самая шишка, которой понравились трофеи с закрытых кластеров. К слову, Художника там не было, он умчался с Люком, который его ждал неподалёку от этого места на автомобиле команды лжесталкеров. Ни к месту казни, ни к стоянке сектантов, тот не подъезжал, не собираясь рисковать зазря перед возможным случайным наблюдателем, оставшимся для всех незамеченным. То-то я не видел следы третьей машины.

— Всё, я рассказал, что знал, — прохрипел пленник. — Что дальше?

— Ничего, жизнь такой мрази как ты, оставлять нельзя, — буркнул я, старательно накачивая себя ненавистью к связанному человеку. — Как ты с другими, так и с тобой.

Я накинул на лицо мужчине его же куртку, потом достал кинжал и замер… куда бить, как? В сердце или перерезать горло?

— Боишься смотреть в глаза, страшно стало от мысли, что стану сниться тебе, щенок? — забулькал тот странным и страшным смехом. — Стикс однажды возьмёт своё — тебя! Ты уже ему принадлежишь, на тебе печать его стоит, ха-ха-ха! Тебе не спрятаться…

Я приставил кончик кинжала между рёбер с левой стороны, положил правую ладонь сверху на рукоять и со всех силы надавил на клинок, который вошёл в чужое тело с поразительной лёгкостью.

Вспомнил кое-какие уроки нашего прапора — старшины роты, который считался инструктором по рукопашному бою. Не нужно делать размах, если есть возможность без него обойтись, в уязвимом месте клинку много усилий не требуется.