Юрий Гельман - Дети радуги

– Простите, – сказала после паузы Жанетт, – вы не ответили насчет ужина.

– Как я понимаю, у меня просто нет выбора, – улыбнулся Алексей. – В данный момент я нахожусь не только у вас в гостях, но и на полном иждивении. Хотя надеюсь вскоре как-то изменить ситуацию. С вашей помощью, конечно.

– Об этом после, – сказала Жанетт. – Сейчас я приготовлю омлет с колбасой. Еще у меня есть масло и сыр. Это – к чаю.

– Прекрасно! – воскликнул Алексей. – Полагаю, что мне уже можно будет поесть полноценно. Вчера вечером Софи не разрешила мне есть много. Я несколько суток голодал, и сам понимал, какие могут быть последствия от переедания. Кстати, а где Софи?

– У подруги. Они вместе занимаются музыкой.

– Жаль, что ее нет. Представьте, я уже скучаю по ней.

– Вы спасли ее от преследования, – тихо сказала женщина, и ее темные, бархатные глаза блеснули. – Она все рассказала мне. Спасибо вам. Я этого никогда не забуду.

И она посмотрела на Алексея так, как может смотреть лишь благодарная мать – и не важно, в какой стране она проживает. Затем Жанетт поднялась и скрылась на кухне.

Алексей встал, подошел к окну. Створки по-прежнему были распахнуты, и сквозь тюль в комнату медленно вплывал по-особенному ароматный – теплый и музыкальный воздух волшебного города. «Господи! – подумал Алексей, глядя вниз, на улицу. – Теперь я точно знаю, что Ты есть. И точно знаю, что в этом мире, в который Ты указал мне дорогу, я наконец-то найду настоящий приют, обрету душевный покой, которого мне так не хватало. Спасибо, Господи, за то, что Ты подарил мне Париж!»

– А вот и ужин, – услышал он за спиной.

И через минуту они с Жанетт снова сидели за столом друг напротив друга. Алексей понимал, что совсем скоро ему предстоит непростое объяснение с этой женщиной. Ему, вероятно, нужно будет рассказать свою историю, пояснить какие-то детали, хорошо известные, привычные для людей начала двадцать первого столетия. И, пользуясь паузой в разговоре, Алексей собирал мысли в стройную последовательность, подчиненную логике. Но вдруг услышал тихий голос Жанетт:

– Софи показалось, что вы очень одиноки. Что вы пришли из своего мира с грузом печали в душе. – Алексей вскинул брови. – Моя девочка редко ошибается в людях…

– Ваша девочка… – начал он, – ваша девочка – это что-то особенное!

– Так она права?

Алексей опустил вилку и нож, а вместе с ними – глаза. Ему казалось, что если эта незнакомая женщина вдруг заметит слезы…

– Два с половиной года назад я потерял жену и дочь, – тихо сказал он. – Они погибли в автомобильной аварии.

– Простите, что заставила вас страдать от воспоминаний, – сказала Жанетт.

– Ничего, ничего, это вы простите мою слабость. Просто я давно ни с кем не говорил по душам.

– Я тоже, – ответила женщина, и их глаза встретились.

Писателя и драматурга Франсуа Перрена знали практически все. В том смысле, что о нем слышала вся Франция. И это не было преувеличением. Даже те граждане, кто по каким-то причинам никогда не читали его военно-романтических повестей и романов – все равно четко представляли, что Франсуа Перрен – гордость всей Франции. Как Виктор Гюго или Бальзак занимали свое место в истории девятнадцатого столетия, так мсье Перрен – занимал свое место в двадцатом. И даже не потому, что его произведения переводились на шестнадцать языков, не потому, что его пьесы ставили почти все драматические театры Европы. Писатель Франсуа Перрен был борцом за мир, и это делало его личность известной в том самом мире, за который он боролся.

Это был невысокий, довольно плотный мужчина лет сорока двух, с красивой ранней сединой, острым носом и проницательным взглядом темно-серых, войлочных глаз. Его манера говорить с мягким, но властным нажимом подкупала всякого, кому доводилось беседовать с этим человеком. К тому же обширные знания в области мировой истории и культуры, знания, которыми мсье Перрен без малейших затруднений постоянно пользовался в беседе – притягивали к нему людей.

Но – странное дело – при всех своих положительных качествах мсье Перрен совершенно не имел друзей. Да, вокруг него постоянно вились какие-то люди – коллеги-писатели, деятели науки и культуры, политики, дипломаты. Но ни один из них не мог похвастать перед другими или перед обществом, что по-настоящему дружен с Франсуа Перреном. Он был близок и доступен для всех, но так же для всех и недосягаем. Он был выше многих, дальновиднее многих, человечнее многих – но при этом оставался замкнутым и одиноким.

Лишь однажды судьба свела его с человеком, который стал по-настоящему интересен мсье Перрену. Познакомившись случайно, эти двое мужчин обнаружили друг в друге гармоничное дополнение самих себя, и уже не расставались почти десять лет – пока один из них не покинул мир живых.

Тогда мсье Перрен и вовсе замкнулся в себе, хотя его бурная общественная деятельность ни на один день не прекращалась. Так, наверное, могли дружить мушкетеры в известном романе Александра Дюма, так могли дружить три товарища у Ремарка – и никакими пошлыми домыслами не очернить и не исказить настоящей мужской дружбы.

– Признаться, я никогда раньше не слышал о вас, – сказал мсье Перрен, пожимая руку Алексею. – Впрочем, Россия всегда была замкнутой и отчужденной. Не многих деятелей культуры из вашей страны знают на западе. Я имею в виду – современных.

– Увы, не могу не согласиться с вами, – ответил Алексей. – Россия всегда была загадкой для остального мира. И, знаете, иногда остается загадкой и для самих россиян.

– Это интересная мысль! – воскликнул мсье Перрен. – Нужно будет ее запомнить, и вставить в какой-нибудь из моих будущих романов. Вы не против?

– Конечно же, нет.

– Присаживайтесь. – Мсье Перрен указал на мягкое кресло, обитое коричневой свиной кожей. – Мне рекомендовала вас мадам Колен, вдова моего многолетнего друга, лучшего друга – тоже, как и вы, русского человека. Эта семья – Николя, Жанетт и их очаровательная дочь Софи – долгое время были моей отдушиной в непростой жизни. Своей семьи у меня, как вам известно, нет. Знаете, не хотелось обременять какую-нибудь женщину своим обществом. Я – творческий человек, а это всегда накладывает особый отпечаток на семейные отношения. Посвящая досуг образам – я вынужден отнимать самого себя у женщины, которая меня полюбила. И далеко не каждой дано целиком и полностью посвятить себя интересам мужа. Вот почему я предпочитаю холостяцкий быт. Минимум удобств и максимум свободы. Я – хозяин самому себе, своим привычкам и своим замыслам. А дружба с Николя и Жанетт – это было нечто особенное.

Алексей слушал мягкий баритон мсье Перрена и согласно кивал головой.