Олег Дольский - Индикатор

Неужели всё это уже состоялось, всё это в прошлом?!

От накатившей мрачной сентиментальности Кате стало как-то грустно, и даже резвящиеся на ковре малыши, обычно всегда радовавшие её, не развеселили её.

«Лучше б ты и правда дал мне на водку», – мысленно усмехнулась Катерина, вспомнив недавние слова мужа, и решила пойти прилечь. Из всех волнительно-стрессовых ситуаций она привыкла выходить с помощью сна. Других способов она не знала.

В классическом понимании обывателя, институты – это учебные заведения, через энное количество времени выдающие слушателю синюю, а ещё лучше – красную книжицу, именуемую дипломом. Ещё бывают научно-исследовательские институты, где умные бородатые мужчины и не менее умные скромно одетые женщины что-то испытывают, изобретают, словом, развивают научную отрасль. В Москве ещё есть Институт Склифосовского, где не только науку развивают, но ещё и спасают людей, попавших в аварии и всякого рода катастрофы. Институт красоты также имеет место быть – здесь всё хорошо – наводят лоск на лица и тела. Ну и ещё в русском языке бытуют такие понятия, как институт брака, институт семьи и т. д. – это такие верховные и глобальные понятия, что на этот случай даже не стоит заморачиваться, почему их институтами назвали. Богат, могуч и непредсказуем русский язык.

Николай Сабаев работал в Институте биокрионики, и из названия само собой становится ясно, что учреждение относилось к разряду научно-исследовательских. И главное отличие от ряда других подобных институтов заключалось в том, что цепь разработок, которые они у себя проводили, была чётко поставлена на коммерческие рельсы. Народное хозяйство было кровно заинтересовано в воплощении их задумок, и теория немедленно переходила к практике. Государство поощряло эти полезные для науки и общества в целом изыскания, не забывая их щедро оплачивать. В общем, это был институт будущих чудес.

Николай распахнул дверь своей лаборатории. В большой комнате не было столов со стеклянными колбочками и хитроумных измерительных приборов с тянущимися проводами. Столы, разделённые стеклянными перегородками, присутствовали, но на них стояли лишь компьютеры и прочая оргтехника, которую можно найти в любом среднестатистическом офисе, торгующем металлопрокатом или нижним бельём. На компьютерах с деловым видом что-то высчитывали-вычерчивали молодые люди и девушки. Появление шефа не отразилось на производительности подчинённых. Выдавив из себя чуть слышное «Здрасьте», они продолжали корпеть над чертежами и расчётами.

Лишь одна девушка проявила к Николаю должное внимание. То была секретарша Леночка, являющая собой классический образ представительниц этой популярной женской профессии: стройна, блондиниста и любительница говорить на любые темы, мало относящиеся к профессиональной деятельности. Но что немаловажно: она была любезна и предусмотрительна. Вот и сейчас своими холёными ручками она снимала с подноса на стол начальника чашечку кофе и вазочку с песочным печеньем.

– Ой, Леночка, спасибо тебе, ты, как всегда, кстати! – выразил своё восхищение Сабаев. – Перед совещанием испить кофейку – самое то.

– Николай Евгеньевич, для вас – любой каприз, – льстиво улыбнулась секретарша.

– А что, Главный уже на месте? – поинтересовался Николай, зная о всеосведомлённости Елены.

– За 5 минут до вас прибыл.

– Ну вот, а я-то рассчитывал прибыть даже раньше.

– Вы и так сегодня рано приехали.

– Лен, ты подкалываешь или льстишь? – шеф хитро прищурился.

– Да что вы, Николай Евгеньевич, я же из лучших намерений.

Угодливость и изворотливость Леночки порой его начинала раздражать, и Николай сменил тему.

– А что нового в мире слышно?

– Как что? – всполохнула Леночка наклеенными пушистыми ресницами. – Про вас песню сочинили.

– Что, прямо песню? – не поверил Сабаев. – Прямо про меня?

– Да, классная песня, – Николай Басков с Натали её поют. «Николай, Николай, Николай, та-ра-ри-ру-рай». Давайте я вам её закачаю…

– Сейчас мне Главный закачает «та-ра-ри-ру-рай» на совещании – мало не покажется.

Осушив чашку кофе вприкуску с печенькой, Николай поставил чашку в Леночкину ладошку. Спешно поблагодарив её за внимание, он схватил блокнот с ручкой и убежал на совещание.

– Та-ра-ри-ру-рай! – пропела Леночка, поправила юбочку и пошла в туалет мыть посуду.

Ближайшие час-полтора она была предоставлена сама себе. Девушка обратилась к компьютеру: вошла в соцсеть и открыла свою любимую группу «Без кота и жизнь не та».

Директор института Виталий Феликсович Кляшт был немец по национальности, в прошлом – кадровый чекист. В силу своих более чем средних лет, он был толстоват, лысоват, а порой и глуповат. Последний факт, впрочем, как всё его окружение давно выяснило, являлся просто прикрытием его основной личины – сугубо расчётливой и хладнокровной. Наличие таких кадров в стане «рыцарей без страха и упрёка» всегда поощрялось, и оставалось загадкой лишь то, каким образом он оказался на посту директора Института биокрионики.

Собрав своих немногочисленных подчинённых, Кляшт начал совещание, по давно заведённому обычаю, с разбора полётов, потом плавно перешёл на внешнеполитическую ситуацию в стране и в завершение поведал о планах и задачах коллектива на ближайший период. Всё это было бы просто замечательно, но такие совещания он проводил еженедельно, причём всегда по одному и тому же сценарию. Да и сам спич начальника из раза в раз не изобиловал разнообразием. Считается, что немцы – люди педантичные и правильные, но по этой же самой причине – жутко скучные.

Схематичный доклад руководителя оживляло два обстоятельства. Первое: дикция Виталия Феликсовича была отвратительной в силу своей специфичности. Слова в его речи смешивались в некую кучу-малу, что с первого раза без перевода его понимали далеко не все. Поэтому и простые фразы и строгие приказы, выпорхнувшие изо рта Кляшта и долетевшие до ушей подчинённых, обретали комичность и всерьёз уже не воспринимались.

Во-вторых, отставной гэбист был по своей натуре ретроградом и не жаловал всю современную технику. На его столе никогда не было компьютера и даже телефоном он пользовался допотопным, с монохромным экранчиком, объясняя всем свой выбор достаточно справедливой фразой: «У стен есть уши, а компьютеров – глаза». Тут уж ничего против не скажешь – ему ли об этом было не знать.

Все документы Кляшт по старинке кропал на черновиках, отдавая потом на печать секретарю. И во время совещания он частенько что-то помечал у себя на листочках, и всякий раз, когда у него отказывалась писать дешёвенькая, толстопишущая шариковая ручка, он в сердцах чеканил: «*лядь!» и бросал её в стену напротив. Матерная фраза, так любимая Главным, не смущала даже присутствующих дам, поскольку опять-таки несла в себе элемент комичности, а не злой посыл, предусмотренный изначально.