Герман Кестен - Казанова

Все это Казанова нашел слишком смешным. Он ответил, что спрашивает оракула лишь в спорных случаях. Побегом он лишь признает свою вину... Как он узнает, когда можно будет вернуться, если этого не скажет суд? Должен ли он из-за этого распрощаться с ним навсегда?

Тогда Брагадино попросил провести в палаццо по крайней мере этот день и следующую ночь; дворец патриция неприкосновенен; требуется специальный приказ, который выдается очень редко. Господин де Брагадино плакал. Казанова просил избавить его от душераздирающего зрелища. Брагадино тотчас взял себя в руки и обнял его со смехом, полным доброты. Может быть, мой друг, мне предопределено никогда больше не увидеть тебя. Потом он прочитал любимую цитату Казановы из "Энеиды" Вергилия: "Fata viam invenint" (Судьба шествует изобретательно).

Брагадино и в самом деле никогда больше не видел его. Он умер одиннадцать лет спустя. Казанова покинул его безбоязненно, но удрученный долгом чести. Он не решался забрать у Марии Маддалены последние пятьсот цехинов, чтобы ими сразу рассчитаться с игорным долгом. (В шестой книге мемуаров он говорит, что видел ее в последний раз 24 июня 1755 года.)

Он попросил у кредитора восемь дней отсрочки, после этого болезненного шага пошел домой, утешил хозяйку, поцеловал ее дочь и пошел спать. На рассвете 25 июля 1755 года ужасный мессир Гранде вошел в комнату Казановы. Казанова проснулся и услышал вопрос:

"Вы Джакомо Казанова?"

"Да, я Казанова."

Мессир Гранде приказал одеться, выдать все написанное его или чужой рукой и следовать за ним.

"От имени кого вы приказываете?"

"От имени суда."

Рапорт мессира Гранде от 25 июля 1755 светлейшим господам инквизиторам гласит: "Следуя почтенному приказу Вашего превосходительства, я выполнил мой долг и арестовал Джакомо Казанову. После очень тщательного обыска его квартиры я нашел все бумаги, которые передаю Вашему превосходительству с глубоким почтением. Матио Варути, капитан Гранде".

Глава двенадцатая.

"История моего побега из тюрьмы республики Венеции,

называемой 'Свинцовые Крыши'"

Я не виноват, что родина

сумаcшедший дом.

Серен Абби Кьеркегор,

"Дневники"

Друзьям, упрекавшим его в

медлительности, император

Адриан ответил: "Вы думаете,

что человек, командующий

тридцатью легионами, может быть

не прав?"

Фавориус, софист из Арм

Что за глупость - чернить

инквизицию!

Монтескье

В тридцать лет Казанова попал в тюрьму. Он не знал ни обвинения, ни обвинителя. Судья не задавал ему вопросов. Он был приговорен к пяти годам темницы. Казанова никогда не узнал этого.

Когда мессир Гранде разбудил его, бумаги Казановы открыто лежали на столе. Мессир Гранде затолкал все в мешок и потребовал "колдовские книги". Лишь тут Казанова понял, что Мануцци был шпионом инквизиции. Мессир Гранде упаковал все: "Ключ Соломона", "Захер-бен", "Пиккатрикс" (мистический манускрипт об искусстве заклинания дьявола, который изучал Панург в университете Толедо, где дьявол Пиккатрикс был ректором дьяволического факультета; граф Ламберг в своих "Воспоминаниях космополита", 1774, тоже цитирует эту книгу), обстоятельный "Календарь планет" и соответствующие заклятия для демонов всех классов.

Этим колдовским книгам Казанова обязан славой великого мага. Мессир Гранде собрал в мешок книги с ночного столика Казановы, среди них Петрарку, Аристотеля, Горация, рукопись "Военной философии" (или чаще "Военный-философ - "ее дала мне Матильда"), "Ночной портье", Аретино, то есть книгу, которую, должно быть, выдал Мануцци; мессир Гранде спросил о ней отдельно.

Казанова побрился, надел вышитую рубашку и новый костюм, как будто шел на свадьбу. В прихожей находилось почти сорок сбиров.

Казанова цитирует платоновского "Федона" : "Nе Heracules quidem contra duos" - никто не Геркулес против двоих, и констатирует, что в Лондоне посылают одного человека, чтобы кого-то арестовать.

Мессир Гранде доставил его в гондоле в свой дом и запер в комнате, где Казанова проспал четыре часа, пробуждаясь, однако, каждые четверть часа, чтобы помочиться. Позднее в Праге он очень смеялся, когда многие дамы были шокированы этим интересным замечанием, которое он сделал в сообщении о своем "побеге", единственной части мемуаров, опубликованных при жизни, почти всю историю побега он вставил в мемуары. Вначале книга была напечатана анонимно в Праге. Но еще при жизни Казановы ее перевели на немецкий, после его смерти - на итальянский, она появилась на французском в "Colleсtion des chefsd,.........", изданным Шарлем Самараном. В самом деле, это мастерская работа.

Около трех часов дня шеф сбиров вошел в комнату Казановы. У него приказ, отвести его под Свинцовые Крыши. Казанова безмолвно последовал за ним в гондолу. Проплыв по множеству окольных каналов, они где-то пристали, поднялись по многим лестницам, прошли по закрытому Мосту вздохов, который вел из дворца Дожей через канал Рио-ди-Палаццо в темницу. Они прошли через галерею и еще через два зала к человеку в одежде патриция, который пренебрежительно посмотрел на него и сказал: "E quello, mettetelo in deрosito - это он, устройте его в камеру".

Это был добропорядочный Доменико Кавалли, секретарь инквизиции. Мессир Гранде передал Казанову начальнику тюрьмы Свинцовые Крыши Лоренцо Басадоне, который с двумя сбирами и огромной связкой ключей провел его по двум маленьким лестницам через две галереи и сквозь дверь в другую галерею, в конце которой он отпер еще одну дверь, которая вела в грязный чердак шесть саженей в длину и два в ширину, освещенный очень слабым светом через очень высокий люк в крыше.

Там Басадона открыл чудовищным ключом толстую, обитую железом дверь в три с половиной фута высотой, имевшую в центре круглое зарешеченное отверстие восьми дюймов диаметров, и приказал Казанове входить.

Казанова увидел железную подковообразную машину, приделанную к стене. Тюремщик объяснил со смехом: "Если его превосходительства приказывают задушить заключенного, его сажают на табуреточку спиной к железному ошейнику, чтобы железо охватывало половину шеи. Шелковый шнур охватывает другую половину шеи и проходит в отверстие, оба конца связываются на стержне поворотного колесика, которое палач вертит так долго, пока осужденный не отдаст свою душу любимому богу; поэтому исповедник не покидает его до последнего вздоха".

Чтобы войти в камеру Казанове пришлось согнуться; камера была ниже, чем он. Его заперли, через зарешеченное отверстие в двери тюремщик спросил, что он хочет есть. Казанова ответил, что об этом еще не думал, тогда тюремщик ушел, заботливо запирая за собой одну дверь за другой.

Наполовину ошеломленный Казанова облокотился на подоконник зарешеченного окна камеры, два фута в высоту и в ширину. Чердачная балка, полтора фута шириной закрывала половину слухового окна и перехватывала свет. Скрюченный, он измерил шагами свою тюремную нору, которая была только пять с половиной фута в высоту - в Казанове было шесть футов - и площадью в полторы квадратных сажени. В одну из стен была встроена ниша, где могла быть постель, но он не увидел ни постели, ни стола, ни стула, только кадку и полку шириной в фут, четыре фута над полом. Он положил на нее свой плащ матового щелка, свой новый костюм, свою шляпу с испанскими кружевами и красивым белым пером. Жара была страшной. Слуховое окно он не мог открыть из-за крыс ненормального размера, начавших прыгать в камеру сквозь оконную решетку. Он быстро закрыл окно. С подогнутыми конечностями следующие восемь часов он провел в тихом размышлении. Когда пробило девять вечера, он очнулся. Ему стало не по себе, потому что никто не нес ему ни еды, ни питья, ни постели, ни даже воды, хлеба и стула. Во рту все пересохло. Он чувствовал горький привкус.