Джон Стейнбек - К востоку от Эдема

— Мы с Ароном все равно считаем, что у нас хороший отец.

— Бедные вы мои, — сказал Адам. — Откуда вам знать, плохой или хороший. Другого-то у вас нет.

— А я рад, что меня посадили в тюрьму!

— Знаешь я тоже! — рассмеялся Адам. — Мы оба были в тюрьме, значит, у нас есть, о чем потолковать. Ему становилось легко и радостно.

— Расскажи, какой ты — можешь?

— Конечно, могу.

— А захочешь?

— Конечно, отец.

— Ну, вот и расскажи. Понимаешь, быть человеком — значит взять на себя какую-то ответственность, а не просто заполнять собой пространство. Итак — какой ты?

— Ты это взаправду? — застенчиво спросил Кейл.

— Конечно, взаправду… Честное слово! Давай рассказывай — если хочешь.

— Ну, если взаправду, я… — начал было Кейл и замолк. — Трудно так, сразу.

— Еще бы не трудно. Может, вообще невозможно. Расскажи тогда про Арона.

— А что тебя интересует?

— Что ты о нем думаешь. Остальное, наверное, никто не знает.

— Арон — он добрый, — сказал Кейл. — Он не делает ничего плохого. И в голове ничего плохого не держит.

— Ну вот, ты и начал о себе рассказывать.

— Как это?

— Ты делаешь что-то плохое и в голове плохое держишь — верно?

Кейл покраснел.

— Верно.

— Очень плохое?

— Очень. Рассказать?

— Не надо, Кейл. Ты уже все рассказал. По твоим глазам я вижу, что в тебе идет борьба. Ты не стыдись этого, сын. От стыда можно с ума сойти. Арон тоже испытывает стыд?

— Ему нечего стыдиться, он ничего такого не делает.

Адам нагнулся к нему.

— Ты это точно знаешь?

— Точно.

— Скажи, Кейл, ты его защищаешь?

— В каком смысле, сэр?

— В таком… Вдруг ты узнал о чем-нибудь неприятном или жестоком поделишься с ним или нет?

— М-м… Вряд ли.

— Почему? Думаешь, у него не хватит сил вынести неприятность, не то что у тебя?

— Не в этом дело, Арон не слабак, он просто добрый, не вредный. Мировой парень! Никого не обижает и сам не жалуется. Драться он не любит, но кому хочешь сдачи даст, ничего не боится.

— Ты, я вижу, любишь брата.

— Да, люблю… Но и гадости тоже ему делаю. Мне нравится его дурачить, дразнить и вообще. Иногда сам не знаю, зачем.

— А потом сам переживаешь, правда?

— Угу…

— Арон тоже переживает?

— Наверное, не знаю… Вот когда я не захотел стать членом церковной общины, он очень огорчился. И еще он ужасно переживал, когда Абра на него взъелась. Ненавижу, говорит. Он прямо заболел от этого. У него тогда жар начался, и Ли за доктором посылал — помнишь?

— Господи, живу рядом с вами и ничего-то не знаю! — изумился Адам. — За что же она на него взъелась?

— Да так… Тебе обязательно нужно знать?

— Если не хочешь, не говори.

— Ладно уж, ничего тут секретного нет. Арон ведь священником хочет стать, ну а мистер Рольф, священник наш, он за высокую церковь

выступает и брата подговаривает. Арон сказал, что он, может, никогда не женится, будет затворником жить.

— То есть вроде монахом заделается?

— Ну да!

— И Абре это не понравилось?

— Еще бы! Как кошка зафыркала. Она вообще такая злюка бывает. Схватила у Арона самописку и ка-ак бросит ее на землю и давай топтать. Я, говорит, полжизни ему посвятила, а он…

— Сколько же лет Абре? — рассмеялся Адам.

— Скоро пятнадцать, но она… ну, вроде взрослее.

— Понятно. Ну и что Арон?

— Ни слова не сказал, но здорово обиделся.

— Ты, наверное, отбил бы ее у Арона, если б захотел? — сказал Адам.

— Абра с Ароном обручена, — серьезно возразил Кейл.

Адам пристально посмотрел сыну в глаза и позвал Ли. Тот не появился.

— Ли! — крикнул он снова и добавил; — Странно, по-моему, он никуда не уходил. Кофейку бы еще.

Кейл вскочил.

— Я сейчас заварю!

— Тебе в школу пора.

— Мне не хочется.

— Надо. Арон уже там.

— Можно я с тобой побуду, па? Сегодня как праздник.

Адам глянул себе на руки и сказал тихим, неверным голосом:

— Ну хорошо, завари.

Пока Кейл возился в кухне, Адам с удивлением чувствовал, что в нем происходит какая-то перемена. Каждой клеточкой своего существа он ощущал незнакомое волнение. Ноги напружинились, вот-вот сами понесут его, руки тянулись к работе. Жадными глазами он обвел комнату. Стулья, картины на стенах, алые розы на ковре — вещи казались новыми, одушевленными, близкими. В его сознании зародилась неутолимая жажда жизни, такое ожидание и предвкушение будущего, как будто отныне каждая минута его существования должна приносить одну радость. Он испытывал необыкновенную приподнятость, словно перед ним занимался мирный безоблачный, золотистый день. Адам закинул руки за голову и вытянул ноги.

Кейл на кухне мысленно торопил кофейник, и вместе с тем ему было приятно ждать, пока вода закипит. Знакомое чудо уже не чудо. Восторг от счастливых минут близости с отцом прошел, но радостное ощущение осталось. Б нем растворился и яд одиночества, и грызущая зависть к тем, кто не одинок, дух его очистился и просветлел, и он понимал это. Чтобы проверить себя, Кейл старался припомнить старые обиды, но они куда-то пропали. Ему хотелось услужить отцу, доставить ему радость, сделать какой-нибудь подарок и вообще совершить в его честь что-нибудь великое.

Кофе убежал, и Кейл принялся вытирать плиту. «Вчера ни за что не стал бы этого делать», — мелькнуло у него в голове.

Когда Кейл принес дымящийся кофейник в комнату, Адам улыбнулся, понюхал воздух и сказал:

— Хорошо пахнет! Такой аромат мертвого из могилы подымет.

— Убежал он, — виновато сказал Кейл.

— Самый смак, когда кофе убежит, возразил Адам. — Интересно, куда это Ли отправился?

— Может, он в своей комнате. Пойти посмотреть?

— Не стоит. Он бы отозвался.

— Папа, ты позволишь мне заняться фермой после школы?

— Ну, об этом рано говорить. А какие планы у Арона?

— Он в колледж хочет поступить. Не выдавай меня, ладно? Пусть он сам тебе сюрприз сделает.

— Хорошо, не выдам. А ты сам — разве не хочешь в колледж?

— Да я лучше на ферме… Я там прибыль сумею получить, вот увидишь! За обучение Арона заплатить хватит.

Адам отхлебнул кофе.

— Это просто замечательно с твоей стороны, — сказал он. — Не знаю, стоит ли заводить этот разговор… Нет, наверное, стоит… Я вот про Арона попросил тебя рассказать. И ты так неуклюже его хвалил, что я подумал может, ты не любишь его, может, он даже неприятен тебе?

— Да я его просто ненавидел! — выпалил Кейл. — Поэтому и задирал его по-всякому. Но это прошло, папа, правда, прошло. Никакой вражды сейчас у меня к нему нет, честное слово, и не будет. Вообще ни к кому не будет, даже к матери… — Он прикусил язык, сам удивившись своей обмолвке и холодея от ужаса.

Адам молча смотрел прямо перед собой. Потом он провел ладонью по лбу и наконец негромко произнес: