Мартин Кукучин - Дом под горой

— Ты отчасти права, душа моя, но…

— Никаких «но»! — перебила его Кармела. — Через год, пожалуй, моей визави в кадрили окажется наша Цвита… она ведь тоже служанка! Тогда уж и не знаю, кто из образованных барышень согласится пойти на бал…

— Неприятно, конечно; но видишь ли, какое дело…

Закончить фразу Динко не решился — ведь Претурш ввел сюда сам Нико Дубчич, он и сейчас около них.

— Ну да, кое-кому уже все дозволено! — не унимается Кармела. — Если им по вкусу — их дело, но нечего заставлять других общаться со служанками!

Заиграли вступление к кадрили. Нико Дубчич вывел Катицу, встал с нею в ряд. Никто, даже сам шьор Динко, не возразил. Визави Дубчича оказался доктор.

Дамы просто онемели. Не знают, чему больше дивиться: дерзости Нико, который обращается с Катицей, словно она ровня барышням, или малодушию остальных молодых людей, не осмеливающихся даже словом выразить ему порицание. Шьора Андриана в последнюю минуту отказала шьору Зандоме:

— Простите, но танцевать вместе с мужичками не стану.

Зандоме учтиво поклонился ей и пригласил барышню Франку — той присутствие тежачек танцевать не мешало.

— Что скажете, дорогая шьора Кеке? — обратилась к соседке Андриана, силясь улыбнуться; но губы ее, дрожащие от неслыханного оскорбления, только судорожно растянулись.

— Ах, что тут скажешь, бедная моя шьора! — покачала головой Кеке, набожно закатывая глаза. — Будто наших дочерей мало… Так уж воспитана нынешняя молодежь — с тежачками им как-то свободнее. Да оно и лучше, чтоб такие молодцы держались подальше от наших девиц: нам, матерям, спокойнее.

— Вот тут вы правы. Но зачем не идет он развлекаться к Бобице? К чему такой дурной пример нашим девушкам? — пустилась рассуждать Андриана. — В конце концов, и тежачек-то жалко. Какие ни на есть, а тоже — зачем вовлекать их в погибель, в грех? Могли бы честно выйти за ровню себе, а так…

— Ваша правда. Их отец — человек достойный, — одобрительно кивнула шьора Кеке.

Тут Андриана замолчала, делая вид, будто смотрит на танцующих. Однако не кадриль — нечто совсем другое занимает ее мысли. «Конечно же — достойный, порядочный человек… Вряд ли он знает, где сейчас его дочки…» Заметив в дверях желтую физиономию старой Дандули, шьора Андриана усмехнулась и, поднявшись с места, вышла в боковую комнату, расположенную недалеко от входа в зал; эта боковушка служит сегодня дамской гардеробной. Там никого не было, — все танцуют! — и туда-то поманила Андриана Дандулю, которая немедленно поспешила на зов.

— Слушай, милая, сходи-ка ты под Грабовик, к Претуру. Только не говори, что я тебя послала, а вроде ты сама от себя.

— Понимаю, сладкая моя госпожа, понимаю…

— Ничего ты не понимаешь. Слушай! — оборвала ее шьора Андриана, и Дандуле ничего иного не оставалось, как только согласно кивать да быстро моргать серыми глазками. — Пойди к нему да намекни, где сейчас танцует его девка… Мате — человек порядочный, уж он смекнет, что ему делать. Но обо мне — ни слова!

— Господи, да неужто ж я не понимаю! Вы и не знаете, сладкая моя госпожа, а ведь я за вас и в огонь и в воду, только прикажите… Не опасайтесь, все устрою…

— А завтра приходи с горшочком, масла тебе отолью… Что же ты перед фьерой-то не пришла? — вроде бы упрекнула благодетельница.

— Уж вы меня простите, сладкая госпожа, в Дольчинах я была. Пиявки ставила Кузме, недосуг было зайти… Все пиявки до одной подохли! Кровь такую черную выпустили, что тебе деготь…

— Пожалуйста, не рассказывай. Я на кровь и глядеть-то не могу, даже когда барана режут, а ты — черная кровь… — Андриана содрогнулась.

— Как деготь, право, сладкая госпожа! Счастье, что я пиявки-то поставила, а то бы эта густая кровь ему на сердце села… Ох, видели б вы, как они разбухли! Прямо — коровьи титьки… Да уж и пиявки были на славу — сразу присосались…

Андриану передернуло от отвращения.

— Ради бога, замолчи! Пиявки — фу! Ну, ступай, милая, а завтра приноси горшочек…

— Иду, сладкая госпожа, иду. Не опасайтесь! Где Дандуля — там все в порядке, вот увидите. — Дандуля самодовольно кивнула. — А я за вас и в огонь и в воду, так и знайте! И опаски никакой не держите!

Она заковыляла к выходу, а шьора Андриана вернулась на свое место с успокоенной душой и с надменностью на лице.

Матия смотрела — и поражалась сестре. Как держится! До чего уверенно, непринужденно!

А между тем Катица поначалу струхнула, когда ее пригласил Дубчич.

— Пожалуйста, ну не надо, не умею я этот танец…

— А кто умеет? — засмеялся Нико. — Его только для того и танцуют, чтоб дурака повалять. Делай, как другие, и сама удивишься, до чего легко пойдет.

Матия тоже принялась отговаривать ее, и казалось, Катица прислушивается к ее словам — и вдруг будто что-то вселилось в нее: строптиво тряхнула Катица головкой и — приняла руку Дубчича. И пошла рядом с ним так естественно, словно с малых лет бывала на балах. Теперь кружится среди пар, среди этого столпотворения, свободно, ничем в глаза не бросается, никакой наблюдатель ничего бы не заметил по ней — разве что ее здоровую свежую красоту.

«А я бы со страху померла! — дивится Матия. — Провалилась бы от стеснения, а Катица — ну, прямо шьорина!» И не может Матия не испытывать какого-то уважения к сестре, которая так превзошла ее самое.

Как она хороша, сколько в ней прелести и обаяния! Глаза ее светятся чистым огнем удовольствия. Видно — счастлива она, и в счастье своем забыла весь мир. Кадриль закончилась, как обычно, всеобщей «конфузией», и музыканты поскорей заиграли польку, чтоб как-то замять нескладицу. Пенсионеры отвели своих дам к стульям, предоставив «паркет» разошедшейся молодежи. Катица порхает, как перышко; ее красивое лицо, ее глаза, полные огня, одушевления, привлекают всеобщее внимание. Сам банковский инспектор был поражен незнакомкой и подошел к шьоре Андриане:

— Кто эта смуглянка, с Дубчичем танцует?

— Так, тежачка одна. Служанка. Да вы ее не знаете — работает она не в нашем городе.

— Гм, гм. — Инспектор покачал своей большой, бритой наголо головой, плешь блеснула, как зеркало. — Ей-богу, не видывал я еще женщины красивее! — Расставив короткие ноги, он поправил жилет на внушительном брюшке. — Что в сравнении с ней все прочие? Просто обноски, ей-богу, выжатый лимон!

— Большое спасибо, — низко поклонилась ему шьора Андриана, разумеется, шипя от злости: она все еще причисляет себя к самым красивым…

— О, я имею в виду только девиц, о дамах не говорю… Девиц, которые сейчас танцуют, — стал выкручиваться инспектор, поздно сообразив, что совершил изрядный промах.

— Ну конечно, о присутствующих не говорят! — Шьора Андриана ожгла его негодующим взглядом, подумав про себя: «Старый солдафон таким и останется! (Воинскую обязанность инспектор отбывал в чине вахмистра.) И влашскую шкуру не сбросишь!» — Инспектор действительно был родом из Загоры и, следовательно, почитался влахом.