Мартин Кукучин - Дом под горой

Анзуля впала в задумчивость. Сцена, развертывающаяся перед ней, доставляет ей странное удовольствие. Вот семья обступила ложе умирающего, все взоры прикованы к его лицу; взоры, полные почтительности и ожидания: что еще скажет, что прикажет он? Словно ожила одна из старинных картин: патриарх, собравший вокруг себя детей и внуков, чтобы благословить их. «Поистине редкий дом среди крестьянских, — думает Анзуля, — пожалуй, единственный из известных мне, где знают: есть у них хозяин и глава семьи. В других семьях распоряжаются все, да никто не слушает. А больше всего волю взяли дети… Чем они упрямее и наглее, тем охотнее им уступают…» Анзуля внимательно наблюдает за происходящим, тоже с нетерпением ожидая, что еще поведает своим этот незаурядный человек на краю могилы.

От размышлений Анзулю оторвал глухой голос Мате, с трудом, кажется, проходивший через горло:

— Спасибо, что еще раз повидал вас — вас, госпожа, и вас, шьор Илия. Спасибо вам и вашим детям, что почтили вы мое жилище…

Взгляд его упал на Нико, но не с прежним испытующим, недоверчивым выражением, нет — скорее с мягкой лаской. И тотчас больной перевел глаза на Дорицу, — девушка, выдернув свою руку из руки Нико, прижалась к своей крестной, — и остановился на ней с явным удовольствием. Дорица опустила глаза и закраснелась, как роза.

— Дети моего господина и моей госпожи! — Мате опять перевел взгляд на Нико. — Я радуюсь вам и желаю вам счастья, искренне, от всего сердца…

Нико шагнул к постели и, повинуясь душевному движению, протянул умирающему руку. Вздрогнул, почувствовав, как холодна, бессильна рука Мате.

— Это ничего! — продолжал тот, не выпуская руки Нико и глядя на него с той же лаской. — Ничего, что эта рука не досталась моей дочери. Ваша мама знает, что я об этом думал. Нет, нет, я рад, что эта рука достанется другой, достойной такой чести.

Он отыскал взглядом Дорицу, которая, как бы боясь провалиться сквозь землю, судорожно ухватилась за плечо крестной.

Катица затрепетала, еще сильнее побледнела. «Не права ли я? Недобры они все, завидовали мне, мучили, гнали — все, все, даже отец, хоть уже в гроб глядит…» Она подняла глаза на Пашко, будто хотела еще раз бросить ему в лицо свой упрек, — и встретила его взгляд. А в нем нет ни злости, ни ярости; светится в нем, согревает ее целый мир нежности и любви! Покраснев, Катица опустила глаза и снова углубилась в себя.

— Пускай же будет доброй эта рука, — говорил меж тем Мате, поглаживая руку Нико. — Пускай охраняет она этот дом, который я поднял, и дома всех тежаков…

Нико, склонив голову, молча смотрит прямо в глаза умирающего; в душе его возрождаются замыслы тысяч добрых дел, благородных намерений. Да, он будет защищать бедный народ, помогать ему! Будет трудиться во имя его благополучия, трудиться неутомимо и бескорыстно. Будет, если даст бог силы и благословения.

Больной понял, какой священный огонь загорелся в глазах Нико, и кивнул:

— Дай вам боже удачи и благословения!

Теперь он перевел глаза на сына, и грудь старика всколыхнуло волнение. Иван стоит перед ним, держа за руки обоих мальчиков. Умирающий остановил взгляд на милых личиках детей.

— Вот, значит, ухожу я, сынок… — Голос его сорвался.

Ивана слова эти ударили, как горький укор. Словно отец напомнил ему, как хотел Иван бросить дом и уехать в Америку. Тяжко Ивану, что он так огорчил отца. Упал на колени, шепча вне себя:

— Простите… простите!

Схватив холодную руку отца, он покрыл ее жаркими поцелуями; какой-то голос словно подсказывал ему: «Еще, еще раз! Целуй, пока не угасла в ней жизнь…»

— Тебе оставляю дом, виноградники, поля — все, что нажил, — спокойно продолжал Мате. — Теперь ты будешь главой и вожатаем. Все, что имею, останется в одних руках. Хозяйства, раздробленные на куски, никогда не процветут — примеров достаточно…

Ера многозначительно посмотрела на Катицу, словно говоря: «Так я и знала!» Ее обидели слова мужа. Разом рассеялись чары, под властью которых держало Еру это торжественное прощание с жизнью. Во весь рост встала перед ней горькая вдовья доля. А невестка-то ишь как надулась, не может даже скрыть, что рада-радешенька! Взгляды свекрови и невестки, горящие ненавистью, скрестились, словно две сабли.

— Оставляю на тебя мать, чти и покой ее преданно. Не забывай, что повелевает заповедь божия…

«Будет чтить да покоить, как же!» Ера едва удержалась, чтоб не выкрикнуть эти слова, да только горестно вздохнула. И заплакала от великой несправедливости, прикрыв лицо руками.

— Женой руководи, потачки не давай. Помни, иной раз приказать труднее, чем послушаться. Не допускай в доме свары и разброда. Деток воспитывай в страхе божием…

Иван все обещает в сердце своем. В нем тоже пробуждаются прекрасные намерения.

— Буду стараться быть таким, как вы! — со слезами воскликнул он.

— Надеюсь, сынок. Поручаю тебе и сестер. Будь им отец, опекун и советчик. Замужние или нет, пускай всегда найдут в твоем доме теплый уголок.

Дочери безутешно заплакали. А мать подумала: «Славно от вас отмахнулись, голубки мои!»

Катицу охватило неизведанное доселе чувство осиротелости. Будто выгнали ее одну в пустыню. И ее, и мать! Нет ей охраны, нет защиты. Все у нее отняли, ограбили до нитки. Даже у отцовой постели местечка не оставили… Брат, «глава семьи и вожатай», со своими мальчишками загородил подход! Хорош вожатай, никогда ничего своей головой не делал… Не он, жена его будет управлять им, будет подзуживать его, вон как она сейчас торжествует свою победу над матерью и над ней, Катицей! «Одна, одна как перст, — твердит про себя девушка, и жизнь кажется ей тяжелой и ненужной ношей. — Зачем жить, коли все так и будет?» Катица невольно оглянулась, ища, за что бы ухватиться. Нико, который столько обещал ей, держит за руку другую…

Но есть здесь пара глаз, смотрящих на нее с любовью и состраданием, глаза того, кого она оттолкнула. Эти глаза словно кричат ей: «Беги же ко мне под крыло! Зачем ищешь где-то, когда во мне найдешь надежную защиту! От тебя одной зависит…» И словно ожила Катица, и мир уже не кажется ей пустыней, уже не видит она себя брошенной, изгнанной…

Но тут ей припомнились обидные слова, которые недавно бросил ей Пашко, и Катица снова замкнулась. «Ну да, вот и он радуется, торжествует! Думает, раз я всеми покинута, то так и побегу к нему… Нет уж, лучше одной век вековать!»

— Вы, дочери, слушайтесь брата, — продолжал отец. — Матия, покоряйся мужу. Ты же, Катица… — Голос Мате опять перехватило от волнения, а Катица, не отдавая себе отчета, словно толкнула ее какая-то таинственная сила, пала на колени у изголовья кровати и схватила руку отца.

— Ах, отец, добрый мой отец! — вскричала она, страстно целуя его руку.