Энтони Берджесс - 1985

— Гребаный ты убийца, — слабо, с сомнением сказал Бев.

— Знаю, каково тебе. Верно, пожар надо было потушить. Мы думали, армия этим займется. Господи, да ведь для этого армия и существует! А что эти сволочи забастуют, мы никак не ждали. До родимчика нашей работы боятся, вот что я тебе скажу, поэтому они решили отвертеться и начали талдычить, мол, они заодно с гражданскими братьями. Считается, что в армии солдаты делают, что говорят, а не то под расстрел. Мой папаша всегда так говорил, а он ведь в «Пустынных Крысах», в Седьмой танковой дивизии, и, богом клянусь, он был прав. — Гарри отошел к решетке. — Эй, вы! Я проспался, я выйти хочу! — Он начал громко трясти решетку и орать: — Берт, Фил, сержант Макалистер!

Бев сел на шаткий деревянный стул и сухо зарыдал.

Как Беву и предсказывали, председательствовал в суде № 3 старый Эшторн. Это был свирепый придира о двух подбородках, далеко за семьдесят, лысый, но с кудельками волос, похожими на шерстяные шарики, над ушами. Рядом сидела его помощница — невзрачная плоскогрудая женщина в буроватой шляпе. Секретарь суда был громогласным и наглым. К Беву обращались просто Джонс. Констебль с кровавой ниточкой на щеке, которую — Бев мог бы поклясться — умело расширили губной помадой, зачитал обвинения в преувеличенной форме, в которую облек их сержант. Звучало довольно скверно. Мисс Порлок из супермаркета подтвердила все, кроме того, что якобы случилось в участке. Секретарь суда подал нож старому Эшторну, и старик с пугающим умением то и дело выбрасывал и убирал клинок, на который нанесли кровавые подтеки — предположительно сами полицейские. Временами старый Эшторн, подначивая, обращался к Беву с вопросом, имеет ли тот что-то сказать в ответ на обвинения.

— Признаю попытку кражи, — сказал Бев. — Но у меня нет работы. Государство рабочих отказывает мне в пособии по безработице. Я должен жить. Мне приходится красть.

— И украсть вам пришлось именно джин. — Старый Эшторн сверкнул бутылкой (Вещественное доказательство «А») в искусственном свете. — Не хлеб, а джин. И к тому же очень хороший джин.

Сложив длинные скелетные пальцы домиком, он строго навис над столом. Помощница слово в слово зачитала содержимое этикетки — даже покивала, точно изумлялась пространным претензиями на великолепие.

— Вы пытались избежать законного ареста, — сказал старый Эшторн. — При вас было окровавленное оружие.

— Не окровавленное. Этим ножом никогда не пользовались.

— Говорите, когда вас спрашивают, Джонс! — крикнул секретарь суда.

— Но именно это я и сделал, — возразил Бев. — Он произнес ложь, и я ее исправил. Что тут неверного?

Помощница зашептала что-то очень длинное на ухо старому Эшторну, а тот все кивал и кивал.

— Вы нарушили закон, — сказал старый Эшторн. — Общество необходимо защищать от таких типов, как вы.

Бев разом вскипел, как сковорода с алкоголем:

— Таких типов, как я? Что вы под этим подразумеваете? Я учитель, которому запрещено передавать свои знания. Я вдовец, чью жену сожгли до смерти, пока лондонские пожарные сидели на своих задницах и ковыряли в зубах.

— Извинитесь перед миссис Фезерстоун за употребление такого слова! — рявкнул секретарь суда.

— Прошу прощения, миссис Фезерстоун, — сказал Бев помощнице судьи, — что употребил в речи такое слово. Слова — это так ужасно, верно? Гораздо ужаснее пожаров, которым позволяют полыхать, пока пожарные сидят на своих пятых точках. Я не «тип», ваша честь, или как там вам угодно себя называть. Я человек, которого лишили работы за то, что у меня есть принципы. Я возражаю против того, чтобы быть опрофсоюзенной овцой.

— Вы понимаете, что говорите? — спросил старый Эшторн.

— Прекрасно понимаю. Право и правосудие развращены синдикализмом. Не только право в широком смысле, но и правосудие, которое выносит приговор в судах. Отправьте члена профсоюза в тюрьму, и у вас на руках забастовка.

— Это неуважение к суду, — громко и надменно заявил секретарь суда.

— Давайте скажем, — предложил старый Эштон, — что это всего лишь неправда? Давайте также, — обратился он напрямую к Беву, — будем разумны? Закон основан на разуме. Неразумно было бы налагать на вас штраф, поскольку у вас нет средств его уплатить. Это ваше первое правонарушение. — Он сверился с распечатанной биографией Бева. — По вашему поведению мне представляется вполне очевидным, что прежде вы не бывали в зале суда. Не в моей власти отправить вас в тюрьму. Даже будь это в моей власти, тюремный срок ни в коей мере не изменит вашего положения. Как вы говорите, вы вынуждены красть. Справедливость в более широком смысле требует, чтобы условия вашей жизни были изменены так, чтобы была пресечена и устранена потребность совершить преступление. Вы будете условно освобождены. Мистер Хоукс, — сказал старый Эшторн, — будьте добры разъяснить процесс условного освобождения нашему… э… э…

Во втором ряду встал лощеный человечек. Бев было счел его праздным завсегдатаем судебных слушаний, а теперь оказалось, что он какого-то рода судейский. Он был круглощеким, элегантно одетым и самодовольным на манер валлийского тенора, поющего «Утешенье тебе, мой народ». И акцент у него был валлийский.

— Да, ваша честь, — начал он, а потом улыбнулся Беву: — Давайте заменим термин «условное освобождение» более осмысленным — «реабилитация». Вы слышали про Кроуфорд-Мэнор?

— Нет, — ответил Бев, — не слышал.

— Сэр, — сказал мистер Хоукс, заканчивая за Бева ответ с нажимом, но и со своего рода извиняющимся юморком. — Кроуфорд-Мэнор — центр реабилитации, созданный ОК и частично финансируемый казначейством. Вам дадут возможность переосмыслить свою позицию. Вас ни в коей мере не станут принуждать к возобновлению былого статуса члена профсоюза. Предполагается и даже заранее известно, что курс реабилитации разъяснит природу прав, которые вы как будто рассматриваете как тираническое принуждение, настолько полно и ясно, что вы, как я ни в коей мере не сомневаюсь, будете только рады быть вновь приняты в сообщество рабочих. Вам есть что сказать?

— Не поеду, — сказал Бев.

— Боюсь, у вас нет выбора, — сказала помощница судьи.

— Вон тот ваш друг сказал, что принуждения не будет.

— Никакого принуждения в процессе реабилитации, — улыбнулся мистер Хоукс. — Но боюсь, запись на курс принудительная. Вы же не можете отрицать, что нарушили закон?

Над этим Бев задумался. Он понимал, что то или другое у него непременно отберут: либо деньгами штраф изымут из кармана, либо свободу перемещения в тюрьме. Совершил преступление — и, если поймают, принимаешь последствия.

— Следующее дело, — изрек старый Эшторн.