Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Сеньор Посол вдруг багровеет и взрывается: «Но это невозможно, сеньор! Это совершенно невозможно! У нас бедная страна, маленькое посольство. Вам ли не знать, какое скудное жалованье получают послы некоторых латиноамериканских стран!» — «Я буду располагать пятьюстами песо в месяц!» Ты одариваешь его улыбкой, и в этот момент за твоей спиной раздается женский голос: «У нас есть комната, вполне приличная для одного человека. Надо будет лишь убрать оттуда чемоданы». Ты оборачиваешься. Супруга Сеньора Посла — красивая женщина в просторном кимоно, подаренном ей Супругой Японского Консула, протягивает тебе чашечку кофе. «Надеюсь, вы не будете слишком скучать в нашем стариковском обществе?»

Комендантский час, установленный с четырех часов вечера, будет сохранен на неопределенное время. В восемь генерал Мабильян, должно быть, обратится к народу с речью. Так и есть! В восемь генерал Мабильян обратился к народу с речью, в которой все было на своих местах: и «герои борьбы за независимость», и «вновь обретенная свобода», и «грядущая социальная справедливость», и «святое знамя родины», и, разумеется, армия — «носительница самых славных традиций», и прочее в том же духе. Все, что произошло за истекший день, отвечало «великим чаяниям и стремлениям славных сынов Латинской Америки» и прочим вещам в том же стиле. Генерал довел до всеобщего сведения, что во вторник будет восстановлен порядок, но комендантский час не отменяется. Под занавес было объявлено, что новые власти незамедлительно приступят к осуществлению грандиозных планов — строительству плотины Камбокара, моста на реке Косаль, который станет чудом инженерного искусства, Западной железной дороги и, наконец, автострады между Новой Кордовой и портом Карденас. «Ловкачи! — вздохнешь ты. — Еще не узаконили свою власть, а уже запустили руку в государственную казну! Сколько же они прикарманят на комиссионных от этих гвоздей, шурупов, рельс, шпал, телеграфных столбов и т. д. и т. п. — словом, от всего, что означено словами «Западная железная дорога». Это без учета доходов от подвижного состава, от мостов и железнодорожных станций! Ну а что касается автострады, то тут игра еще проще и без всякого риска. Восемь метров ширины по одобренному предварительному проекту и семь метров шестьдесят сантиметров в тот час, когда по автостраде проедет первая машина. Вообразите теперь, какую кругленькую сумму дадут все четыреста километров…»

Ночью в городе слышались выстрелы. «Черт-те что! — сказал Сеньор Посол. — В Латинской Америке победу почему-то всегда одерживают заговорщики». — «Только вот много убитых, — говоришь ты, — и среди них не найти ни членов «Кантри клаб», ни жителей богатых кварталов. Клиентами латиноамериканских арсеналов всегда были бедняки».

Мне скучно! Скучно! Скучно! Да и все вокруг меня усиливает ощущение неодолимой скуки. Дело не столько в том, что я сижу взаперти, что мне нельзя высунуть нос на улицу, пойти, скажем, в кино, которое в двух шагах от меня (у дверей посольства постоянно торчат два вооруженных солдата), что мой habitat [28] Здесь: владение, квартира (латин.) . ограничен этой узкой комнатой с узкой кроватью, с ящиком из-под сухих супов марки «Кэмпбелл» вместо ночного столика, над которым с одной стороны красуется календарь «Дженерал электрик» (Большой каньон реки Колорадо, Скалистые горы, Золотые ворота, ловля форели), а с другой — календарь фирмы грамзаписи, от которого остались листки с портретами Ванды Ландовски, Ола Джонсона, Элизабет Шварцкопф, Луи Армстронга, Давида Ойстраха и Арта Татума [29] Ванда Ландовска (1877—1959) — польская пианистка и клавесинистка. Ол Джонсон (1883—1950) — американский певец и киноактер. Элизабет Шварцкопф (род. в 1915 г.) — немецкая певица. Луи Армстронг (1900—1971) — американский трубач и певец, один из крупнейших представителей джаза. Арт Татум (1910—1950) — американский пианист, создавший особый стиль исполнения джазовой музыки. . Куда хуже все то, что окружает мое убежище. Отвесная стена церкви Девы-Чудотворицы возносится абсолютной вертикалью над самым окном нашей столовой. Этот созданный природой и архитекторами рупор — чистая готика 1910 года — захлестывает меня латынью церковной службы. Я даже выучил наизусть слова антифона из вечерней мессы:

И вся эта нескончаемая череда дней и ночей моего заточения постепенно стирала в моем сознании понятие Времени. Я рассматриваю и рассматриваю витрину магазина скобяных товаров братьев Гомес («Основан в 1912 году» — гласит надпись на фасаде), и меня поражает дремучая древность выставленных там вещей. Ведь вся эволюция человеческого труда от доисторических времен до электрической лампочки представлена в этой витрине разнообразными предметами, разноликой утварью, которую предлагает покупателям магазин братьев Гомес, — веревки, канаты, рыболовные сети, тетива Одиссея, весы и безмены, уводящие в те далекие времена, когда человек перестал продавать свой товар поштучно или на глаз и начал продавать на вес, породнив тем самым торговлю с судом и судьями. Каменные ступки, похожие на те, что были у самых древних обитателей страны, наковальни поменьше и побольше, напоминающие о стольких вещах сразу, котлы шабаша, так называемые испанские гвозди, квадратные, в пол-ладони длиной, точно такие, какие пронзили тело Христа, и еще лопаты, охотно раскупаемые местными крестьянами, этакие тяжеленные заступы с толстыми рукоятками, схожие с теми, что держат в руках земледельцы, изображенные на буколических миниатюрах средневековых Часословов. Начальник Президентской Канцелярии, досадуя и мрачнея, переходил к окну напротив, которое почти упиралось в витрину с игрушками Американского торгового центра. И там символом неизменности и постоянства красовался похожий только на самого себя Утенок Дональд, который одерживал верх над всеми молитвами, всем архаизмом современной утвари магазина скобяных товаров. Этот очеловеченный утенок из папье-маше с оранжевыми лапками, стоявший в углу витрины, властвовал и над особым миром детской железной дороги, над миром шкафчиков с восковыми фруктами, ковбойских пистолетов, зачехленных ружей, детских стульчиков. Утенок Дональд всегда был на своем месте, хотя его продавали раз пятнадцать на день. Ведь дети хотели только «этого», только с витрины, и чья-то женская рука каждый раз извлекала его оттуда за оранжевые лапки, а чуть погодя появлялся новый утенок, точно такой же и на том же месте. И это непрерывное замещение одной формы другой — себе подобной, неизменной, водруженной на том же самом пьедестале — наводило меня на мысли о Вечности. А что, если вот так же какая-то Верховная Сила, стоящая на страже неизбывности Бога, замещала его время от времени таким же, но другим? Божья Мать? Матерь богов? (Разве Гёте не сказал что-то на этот счет?) И в минуты смены, когда Трон Господень оставался незанятым, случались катастрофы на железных дорогах, разбивались самолеты, уходили на дно трансатлантические пароходы, разгорались войны, вспыхивали эпидемии. Только одна такая гипотеза не оставляла камня на камне от мерзкой ереси Марциона [31] Марцион (85—170?) — философ-гностик, один из толкователей Нового и Ветхого Заветов. , согласно которой плохой мир мог быть сотворен только плохим богом. Утенок Дональд заставлял меня задумываться над софизмом Зенона Элейского [32] Зенон Элейский (ок. 490—430 до н. э.) — древнегреческий философ. о полете стрелы: всегда неподвижный, подобный только самому себе, утенок прочерчивал стремительную траекторию стрелы, обновляемую раз пятнадцать-двадцать на день, и эта траектория уводила его во все концы города. Утенок Дональд стал для меня еще одной приметой безвременья, вкупе с электрическим детским поездом, который денно и нощно совершал свой нескончаемый круговой путь по трем метрам игрушечных рельсов, где на каждом повороте непременно зажигался красный огонек. «Сегодня пятница?» — спрашиваю я у Супруги Посла. «Понедельник, мой друг, понедельник…» В довершение ко всему я не читал газет. Мне слишком хорошо известно, что такое генерал Мабильян и состоящие при нем вояки. Я вижу его лицо, когда он спрашивает у адъютанта: «Ну а как насчет тех европейских женщин — элегантных, изысканных и чтобы умели поддержать разговор?» — «Я уже все выяснил, генерал! Их поможет нам разыскать одна сводня по имени Ипполита, которая живет возле парка Тадео». — «Нам бы надо приспособить домик в пригороде, лейтенант!» — «Слушаюсь, генерал!» Я обернулся к окну, чтобы взглянуть на Утенка Дональда Восемнадцатого, которого очень скоро заменил Утенок Дональд Девятнадцатый.