Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Сеньор Посол был раздражен, озадачен, обеспокоен тем, что решение Пограничного Конфликта становилось с каждым днем все менее возможным: стараясь отвлечь общественное мнение от кровавых последствий военного мятежа — по ночам все еще раздавались глухие выстрелы, — генерал Мабильян разжигал патриотические чувства народа, чтобы убедить его в неизбежности войны с Соседней Страной. По радио и телевидению ежедневно и ежечасно повторялся весь привычный набор призывов: «Вы, дети героев, которые…», «Пусть наши границы станут славным полем битвы…», «Честь и хвала тем, кто окажется достойным…», «Нет более прекрасной смерти, чем та…» и т. д. и т. п. Чтобы окончательно повлиять на воображение столичных жителей, среди которых у генерала Мабильяна было немало тайных противников, он объявил, что такого-то (бывшему Начальнику Президентской Канцелярии так и не случилось выяснить точную дату) в городе будут проведены Военные учения по противовоздушной обороне. Каждый житель столицы получил напечатанное в типографии руководство с надлежащими указаниями относительно мер предосторожности, какие должны быть предприняты «от случайных попаданий».

«Служит ли надежной защитой от снаряда раскрытая над головой газета?» — «Нет!»

«Служит ли надежной защитой от снаряда раскрытый зонтик?» — «Нет!»

«Служит ли надежной защитой от снарядов автомобильный кузов?» — «Да! Но при этом следует опустить боковые стекла и усадить всех пассажиров как можно ближе к середине. При первом сигнале воздушной тревоги машину с погашенными огнями надлежит остановить у тротуара».

И вот наступила историческая ночь. Генерал Мабильян в полной походной форме, в каске с ремешком, вонзившимся в его отвисший подбородок, поднялся на холм, защищенный зенитной батареей, дабы приступить к роли Главного Режиссера и Постановщика Военных учений. Сигналы! Сирены! Полное затемнение! Напряженные минуты ожидания. «Слышится шум вражеских самолетов!» Но из-за привычного коварства тропиков все в этот Великий День пошло кувырком: несмотря на ясную, безоблачную погоду, с гор, опоясывающих город, внезапно спустился густой туман. «Вражеские самолеты» ровным счетом ничего не увидели под собой, кроме густой пепельной пелены. А зенитчики ровным счетом ничего не увидели с земли, кроме слоново-серых туч, затянувших небо. «Огонь!» — не своим голосом заорал генерал Мабильян. Полчаса длилось настоящее светопреставление. Самолеты заходили снова и снова, понятия не имея об учебных снарядах, которые, конечно, летели туда, где их не было. В конце концов самолеты возвратились на базу. Когда все кончилось, генерал Мабильян вернулся к себе в самом дурном расположении духа. «Взять под арест метеоролога!» — рявкнул он. «В рабочих кварталах очень много жертв вследствие «случайного попадания», — тихо доложил адъютант. — Удивляться тут нечему, ведь их дома что спичечные коробки. По предварительным подсчетам — семнадцать убитых да еще несколько раненых детей… Информацию не давать?» — «Разумеется, и предупредите газеты: если что-нибудь просочится, я введу цензуру! Введу!»

Поскольку Пограничный Конфликт обострялся день ото дня, мне пришла в голову мысль хоть чем-то помочь Сеньору Послу, о котором его красавица жена не далее как вчера изволила сказать, что он полнейший кретин. Не зная толком, что меня ждет, я начал изучать историю Соседней Страны, открытой Христофором Колумбом во время его четвертого по счету путешествия. И если Колумб нигде не упомянул об этом открытии — теперь мы все знаем о нем благодаря изданию записок одного мавра-математика, а в Колумбову пору — обыкновенного юнги адмиральского парусника, юнги из рода Ибрахима Аль Заркали, прославившегося трактатом об астролябии, — если, повторяю, Колумб нигде не упомянул об этом открытии, то лишь потому, что в этот знаменательный день занемог и не пожелал со штандартом в руках сойти на землю Зеленого Бархата, чтобы «вступить во владение землей именем…» и т. д. и т. п. Колумб не захотел послать вместо себя никого другого, ибо он знал, что штандарт католических королей может вскружить голову любому посланцу и растревожить душу одним легким прикосновением золоченой кожи, победно трепещущей на ветру. Словом, штандарт остался на своем прежнем месте, указывая путь всей флотилии. А Соседняя Страна не только лишилась законной даты своего открытия, но и была ввергнута в пучину неубывающих академических распрей между сторонниками «да, сошел» и «нет, не сошел», длившихся до тех пор, пока некий научный фонд, созданный в целях изучения арабских языков, не опубликовал текст Аль Заркали, сразу разъяснивший причины исторической путаницы.

После официального открытия Соседней Страны туда незамедлительно прибыла партия цивилизаторов первой выпечки — разномастные энкомендеро, губернаторы, разоренные идальго, темные личности из севильского сброда, великие махинаторы, набившие руку на взятках, пьяницы и похотливые насильники. Вслед за ними появилась партия цивилизаторов второй выпечки — законники, крючкотворы, магистры, аудиторы, фискалы. Милостью тех и других колония превратилась в огромный скотный двор с выгонами и полями, засеянными маисом, среди которых изредка кудрявились фруктовые сады, посаженные на испанский манер… Но поди знай, откуда и как объявился в этой стране затрепанный экземпляр трактата «Об общественном договоре» Жан-Жака Руссо, гражданина Женевы. И его же «Эмиль»! Тот самый, что позволил воспитанникам руссоистской школы забросить учебники и увлечься плотницким делом, тот самый, что превратил их в страстных натуралистов, а вернее, в бесстрастных палачей стрекоз и потрошителей ящериц, ибо они бросали их прямо в гнезда тарантулов. Деятельные падре задыхались от ярости, а наивные простаки ломали голову над тем, когда и на каком судне прибыл на их землю Савойский викарий? [33] Именем Савойского викария в произведении Жан-Жака Руссо «Эмиль, или О воспитании» назван наставник молодого человека. В довершение всего появились французские энциклопедисты, а за ними и того хуже — вольтерианцы в сутанах.

Ну а дальше дело было за созданием Либеральной Патриотической Хунты Друзей страны — гнезда либералов. И потом в один прекрасный день раздался гордый клич: «Свобода или смерть!» Под эгидой героев пройдет целое поколение и столетие государственных переворотов и военных мятежей, заговоров, восстаний, маршей в столицу, личного соперничества, каудильо-просветителей… Найдутся и такие, что попытаются утихомирить разбушевавшиеся страсти, возлагая надежды на своего кумира Огюста Конта [34] Огюст Конт (1798—1857) — французский философ, основоположник позитивизма. , воздвигая ему храмы, усердно распространяя его «Катехизис позитивизма». (Однако попытка создать культ, лишенный осязаемых святых, потерпит провал точно так, как и сам «Позитивистский календарь», где фигурировали Колумелла [35] Луций Юний Модерат Колумелла (I в. н. э.) — римский писатель, автор трактата о сельском хозяйстве. , Кант, теократы Тибета, трубадуры — у них тоже были даты рождения и смерти — и даже парагвайский тиран доктор Франсиа [36] Хосе Гаспар Родригес Франсиа — политический деятель, назначенный в 1816 году пожизненным диктатором Парагвая. . Этот календарь не прижился там, где поклонялись святому Хосе, святому Николаю, святому Исидору-Землепашцу, который останавливал дожди и выводил на небо солнце, и, конечно, несравненной Деве Марии из Кататуче: она была смуглолица, красива, добра, щедра на чудеса и нравилась всем без исключения…)