Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

Супруга Сеньора Посла заразительно смеялась над забавными оборотами речи и недвусмысленными намеками. Еще заразительнее она смеялась, когда мы дошли до главы, повествующей о сне Услады Моей Жизни, особенно там, где принцесса говорит: «Не трогай меня, Тирант! Не трогай!» Именно в этот момент я, успевший прослыть страшным педантом, сказал: «Не будем читать до конца!» Потом, когда мы спохватились и увидели, что солдаты и офицеры, смешав строй, уже возвращаются с парада, организованного в честь Дня Отчизны, нам ничего не оставалось, как одеться и поспешить в салон, чтобы встретить Сеньора Посла. Супруга Сеньора Посла взяла записную книжечку и сказала: «Главное все учесть. День Отчизны подарил нам восемь часов полной свободы. День Героев подарит верных шесть, потому что после возложения венков устраивают коктейль. От столетней годовщины со Дня Провозглашения Независимости мы получим целых девять, стало быть, сумеем и пообедать. Дни Национального Траура — а их шесть — дают по четыре часа с лишним: там говорят подолгу. (Чтобы не ходить на эти действа, я распустила слух, что страдаю печенью.) Есть еще и Новогодний Прием во дворце Мирамонтес — пять часов; День Вооруженных Сил — куда больше восьми, потому что после парада в офицерском клубе дают обед. Прибавим к этому карнавалы с коронацией Королевы красоты, приемы в посольствах, хотя туда я все-таки хожу, чтобы не было кривотолков. Зато все потерянное время нам возместят церемонии открытия памятников национальным героям, а в вашей стране их хватает! И это еще не все! Приложение к руке нунция его Святейшества — раз! Посещение дома, где родился какой-нибудь просветитель прошлого века, — два! Торжества по случаю открытия плотин, шлюзов, мостов и т. д. и т. п. Словом, каждый день мы можем рассчитывать на праздник!» В эту самую минуту в салон вошел Сеньор Посол, весь взмокший, с мягкими катышками крахмала на воротничке; и уже в дверях, тяжело отдуваясь, начал жаловаться на все сразу: на страшную жару, на трибуну, которую догадались поставить прямо против солнца…

Военные атташе США тотчас распознали в моторизованных частях весь утиль второй мировой войны! А тут еще страшная пылища от пехоты, с ее дурацким утиным шагом, на который вдруг завели моду…

Согласно решению Панамериканской Конференции от 1928 года (статья вторая, параграф второй), дипломатический представитель, предоставивший политическое убежище какому-либо лицу, должен в обязательном порядке уведомить об этом министерство иностранных дел той страны, чье подданство имеет данное лицо. Поскольку Сеньор Посол незамедлительно выполнил это обязательство, у посольства с первого же дня встали часовые, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, смущая тех редких просителей, чьи дела оказывались за пределами консульских полномочий… Вот почему торопливая суматошная стрельба отзывалась в то утро в глубине твоего живота противным холодком. Рядом с тобой, между церковью Девы-Чудотворицы и витриной детского магазина, полиция расстреливала демонстрацию студентов, которые совсем недавно играли в игрушки и вот теперь выступили против конституционной реформы, затеянной генералом Мабильяном с тем, чтобы обеспечить себе восьмилетнее пребывание у власти, а заодно, если понадобится, и переизбрание на второй срок, конечно, путем всенародного плебисцита. Мне очень бы хотелось оказаться на улице вместе со студентами, кричать, швырять камнями, булыжниками, стаскивать полицейских с лошадей. Но, замурованный в стенах этого дома, да еще при двух часовых, приросших к дверям, я был бессилен. А кроме того, я знал во всех деталях, какие меры наказания, да еще с какой злобной яростью, будут применены к первой группе схваченных студентов; я знал, что такое переполненные тюрьмы (арестованные в последнюю очередь и посему попавшие в ближайшие гостиницы даже и не подозревают о том, какие они счастливчики!); я знал, что такое пытки и унижения из классического набора гестапо и американского ФБР; что это такое, когда человека заставляют стоять часов двенадцать подряд на старой автомобильной шине. Но теперь у нас объявились особые специалисты, не преследуемые законом педерасты, разного рода садисты и насильники во главе со своим заправилой Ястребом, у которого на указательных пальцах и мизинцах невероятно длинные и твердые ногти, оставляющие глубокие рваные раны на человеческой глотке. А помимо них — извращенцы и дебилы, которые в нужный момент предъявляют документы о том, что они являются агентами политической полиции правительства.

Ты влюблен, и теперь тебе кажется, что любовь эта чуть ли не преступление. Ведь люди, прошитые пулеметной очередью, — те же (хотя принадлежат другому поколению), что еще совсем недавно с твоего благословения проникали в мир философии. Те самые, которые любили повторять в шутку: «Миром правят секс и прибавочная стоимость». Те самые, которые пытались понять, отчего философы-материалисты придают такое значение досократовским текстам, таким покалеченным и разрозненным, что нет никакой возможности проследить четкое развитие мысли… Ты высовываешься из окна: на мостовой лежат несколько раненых «из твоих». Одни неподвижные, другие, истекая кровью, из последних сил стараются доползти до колонн, о которые еще ударяются пули. Ты спешишь к Супруге Сеньора Посла и заливаешься слезами, уткнувшись в ее колени. «Ужасно! Ужасно, — говорит она. — Полицейские — настоящие звери в вашей стране!» — «Особенно теперь, при американских инструкторах». Ты рыдаешь. Но она знает, как тебя утешить. И тебе хорошо. Она лежит рядом с тобой, а ты зарываешься в ее мягкое тело, и становится темно, как ночью.

Какой сегодня день? Не знаешь. А число? Понятия не имеешь! Какая разница? А год? Единственный зримый год указан на фасаде магазина скобяных товаров: «Основан в 1912 году». «Возможно, он должен служить точкой отсчета?» — усмехаешься ты с горечью. А теперь снова любовь. Любовь, у которой нет ни времени, ни чисел. Как в песне, которую поет одна французская певица: «Наступи вдруг конец света, мы его не заметим!» Любовь в этом заточении, в этом обособленном мире, в этом времени без времени делала меня похожим на человека, который накурился опиума в незнакомом доме; очнувшись, он бы не понял, где находится, и, подобно несчастному Ельпенору [43] Ельпенор — один из спутников Одиссея. Во время пребывания у волшебницы Кирки, будучи пьяным, лег спать на крышу дворца, упал оттуда и разбился. , сорвался бы в пустоту. Тем не менее ты действительно любишь Супругу Сеньора Посла — ее зовут Сесилия. Ее руки — белые, глубокие — тебе необходимы. Сейчас, когда ты так несчастлив, Сесилия дарит тебе и нежность матери, и заботливость няньки, и жаркий пыл любовницы. Вместе вы обдумываете план самых решительных действий, направленный на уничтожение Сеньора Посла. Быть может, мышьяк?.. Но как его раздобыть, не вызвав ничьих подозрений? Цианистый калий? Вот где началась бы захватывающая игра, которая продлилась бы до «физического уничтожения» Сеньора Посла: яд надо положить в одну из таблеток, которые Сеньор Посол принимает перед сном, и перемешать все таблетки, как игральные карты. И набраться терпения. Сегодня не вышло — выйдет завтра. Осталось три таблетки, а когда останется две, можно готовиться к похоронам. Подумать, какие ленты и ордена должен унести в иной мир покойник! Когда же останется одна-единственная? Ночь волнений, не поддающихся описанию… Но кто пойдет за цианистым калием? Продают ли его в аптеке? Лучше всего кураре: он не оставляет никаких следов в организме. Один укол отравленной иглой — и полный паралич: человек падает замертво. Чтобы заполучить кураре, который индейцы хранят в выдолбленных тыквочках, надо добраться до тех мест, где они живут. Попасть туда можно только на лодках и каноэ — уйдет целый месяц, не меньше! Вы оба плачете от сознания собственного бессилия, от общего горя. Какими вы были бы счастливыми у гроба Сеньора Посла… Ты подходишь к окну. Стрельба прекратилась. С мостовой убрали раненых — а может, убитых, — пуля пробила стекло в витрине и сбросила с пьедестала Утенка Дональда: в его картонной груди темнеет маленькое отверстие. Поскольку события пришлись на День Героев, в лавке не было ни души, и никто не мог поставить новую игрушку. Утенок лежал на спине оранжевыми лапками кверху.