Анхель Аранго - Кубинский рассказ XX века

И поскольку все уже стало возможным, ему показалось вполне логичным вернуться к 13 декабря, очутиться перед зданием, где не жил никакой Мартин и никакой Матиас, и он даже не заметил, что мальчик, шедший впереди, скользнул в густую тень возле дома, откуда через секунду вышел пятнистый кот, сверкнул в темноте зелеными глазами и пропал на лестнице, по которой он поднимался, размышляя о том, что иногда вот кажется, будто ты перенесся в другое время, но все это — ерунда: солдаты в защитной форме, преследующие его, и лодка в Майами, глупо думать об этом, когда все идет так хорошо, повторил он про себя и постучал в дверь.

— Это я, — сказал он, и голос изнутри крикнул:

— Шеф, он пришел.

Когда улыбающийся человек шагнул ему навстречу, он медленно раскрыл бумажник:

— Сегодня на вас будет покушение, шеф… — И пока вынимал из бумажника документы, почувствовал, иен жар заливает его все сильнее и сильнее и теперь уже захлестывает навсегда.

— Остановите машину, — произнес кто-то, наклоняясь над ним. Лица мешали ему видеть небо, люди глядели на него, обменивались короткими, непонятными фразами, и сухая боль сжимала верх живота, как при жажде. Тут он услышал шум машины и почувствовал, что его поднимают за ноги и за руки, голову повело, и он стал куда-то проваливаться.

— Осторожно, он мертв, — сказал милисиано, ботинки которого были перепачканы кровью.

— Позвоните в госбезопасность, — распорядился другой.

Перевела В. Спасская.

— Чино! — кричу я тебе. — Чино!

Ты не слышишь меня? Не хочешь слышать? Но я ведь не кричу наяву, а мысленно. Я не кричу тебе: я знаю, что ты не хочешь слышать меня. Я это понял, как только ты крикнул:

— Трус поганый!

— Этот безногий, похоже, взбесился?

Кажется, так сказала женщина, которая была со мной. Кажется, так она сказала — я точно не расслышал. Я слышал только твой голос:

— Трус поганый!

Ты крикнул снова, и плюнул в мою сторону, и ушел, стуча костылем, вверх по Рампе. Стуча костылем, которым ты владеешь как ногой.

Это было давно. Плохие были времена, и ходил он без костыля. Звался он просто Чино и не ввязывался в политику.

— Я бастовать не буду.

— Трус поганый! — сказал я ему.

Он замахнулся, но Роло удержал его:

— Лучше бы врезал какому-нибудь стукачу.

Мы с Роло пошли в бильярдную «Арко дель Пасахе», чтобы потрепаться о забастовке и о бабах. А Чино остался у входа в институт [78] Учебное заведение на Кубе, подготавливавшее до революции окончивших среднюю школу к поступлению в университет. . В ту ночь, когда уже началась забастовка, схватили Роло. Чино нашел меня:

— Бобби, и я с вами.

Сказал и ушел. На следующий день прямо на занятиях его взяли — не иначе как кто-то настукал. А забастовка прошла хорошо: целую неделю институт был парализован, директор Приэто бесился от злости.

С того времени мы подружились: я, Роло и ты. Мы стали друзьями по бильярдной «Арко дель Пасахе», по гулянкам и вместе ходили в Колон и Пахарито [79] Колон, Пахарито — до 1959 года кварталы, где находились увеселительные заведения в Гаване. . Помню, ты всегда был гол как сокол — у тебя никогда не водились деньги.

— Пойдем к Мерседес, — говорил я тебе.

— Нет.

— Есть потрясные девочки!

— Слушай, дружище, я сижу на мели.

— Кто тебе говорит про это? У меня монета есть — значит, и у тебя есть.

— Так уж хороша бабенка?

Да, так ты их называл — «бабенки». А ведь только что вон на том углу я сказал тебе:

— У меня для тебя есть бабенка.

— Трус поганый!

Но в те времена ты так не разговаривал. В те времена так бы не случилось.

Первое время мы все обращали в шутку. Затем смеялись. От страха. Но по крайней мере я смеялся от страха. Роло — нет. Он был настроен серьезно.

— Ладно, пора кончать эту игру в забастовочки, — сказал он.

И мы больше не смеялись. Надо было решать.

— А как же… бомба? — сказал ты.

— Поджилки трясутся? — спросил тебя Роло. Да, это он нас спросил.

А мне захотелось улизнуть.

— Что? — сказал я грубым голосом.

— Струсили, говорю?

— Ты это про него? Про Чино? Пожалуй, он в штаны наделал.

Ты мне так врезал… И поделом. Поделом. Ты и сейчас должен бы двинуть меня по морде. Хотя бы по морде. Но тогда все было по-другому. Я дал сдачи, и Роло пришлось разнимать нас.

— Сцепились, как потаскухи, черт бы вас побрал! Если Батисту собираются прикончить вот такие, он еще тысячу лет продержится. Будь что будет, а я уйду в Сьерра-Маэстру!

В ту ночь мы были вместе. Роло сидел за рулем. Случилось это на автомобильной стоянке. Мы должны были пристроить взрывчатку под машину Приэто.

— У вас пять минут, — сказал Роло.

Мы пошли. У меня был револьвер без патронов.

— Для чего?

— Да так, увереннее как-то…

Я перевернул взрывчатку и вдруг почувствовал, как кислота начинает разъедать капсюль-детонатор. Клянусь тебе, я это почувствовал всем своим нутром. Я схватил тебя за руку.

— Все в порядке, — прошептал я.

Роло сидел в машине и не выключал мотор. Мы возвращались. Я шел впереди и вдруг увидел этого малыша, чистильщика обуви с его ящиком. Он подходил к машине Приэто.

— Помочиться хочешь, мерзавец? — сказал ты.

— Убирайся! — закричал я мальчишке-чистильщику. — Убирайся!

— С какой это стати? — сказал он.

— Убирайся, ты, подонок!

— Вот я тебя сейчас как окачу!.. — ответил он, смеясь.

— Надо что-то сделать, — сказал ты.

— Сделать? Что?

— Что-нибудь. И быстро!

Ты крепко схватил меня и потянул за собой, но мои ноги еще крепче прилипли к асфальту, а ты побежал. Я видел — это правда! — как ты помчался к взрывчатке, и как ты ее схватил, и как она взорвалась слишком близко от твоей ноги.

— Трус поганый!

Это я крикнул себе, когда бросился с Роло на стоянку. Это правда, я так крикнул. Затем мы кинулись к машине и пустились наутек, увозя тебя, раненого, в клинику к моему старику.

— И ты в этой заварухе? Не подумал о матери, обо мне…

— Помоги ему, папа. После поговорим.

— «После» уже не будет… Надо…

— Помоги ему, он умирает!..

В эмиграции, куда меня послали родители, я узнал, что ты потерял ногу. Я плакал. Я написал тебе, но ты не ответил. Думал — хочу так думать и теперь, — что ты не получал моих писем. Узнал, что все вы, и ты в частности, продолжали бороться в рядах революционеров. В эмиграции я учился и понял, что жизнь не такая, как мне казалось. Она короткая, надо ею пользоваться. Я понял еще, что та страна — подходящая, жить можно. После победы революции я приехал повидать вас. Встретил Роло. Капитан, бородатый, совсем непохож на прежнего. И мысли удивительные, очень опасные. Он сказал мне, где я смогу увидеть тебя: