Дежё Костолани - Избранное

— Да, — соглашается он.

Если знаешь о чем-либо действительно много, молчи. Только дилетанты во всем уверены и многословны. Полное знание — внешне — весьма похоже на полное незнание.

Мне уже совестно за всю эту болтовню и потуги на остроумие. Я тоже умолкаю. Потом спрашиваю:

— Что поделывает Эльзас?

— Эльзас? — Он морщит лоб. — А кто это?

— Как! Наш общий друг. Эльзас, профессор. Профессор медицины.

— Я такого не знаю, — объявляет он, — Одного Эльзаса, правда, знаю. Но он главный контролер на железной дороге.

Я смотрю на него во все глаза. Теперь я замечаю у самого основания его носа какую-то резкую черту, особенное выражение, оттенок, явно мне незнакомый, напоминающий, правда, моего знакомца, а вместе с тем тотчас доказывающий, что это не он, что этого человека, о котором мне решительно ничего неизвестно, я попросту спутал с тем детским врачом, в чьем обществе ужинал однажды, а недавно встретился ночью в кафе…

Он тоже смотрит на меня во все глаза. В его душе происходит, по-видимому, сходный процесс, ибо он делает глубокий вдох и слегка отодвигается от меня. Несомненно, и он спутал меня с кем-то и тоже не имеет понятия, кто я такой. Однако за кого же он меня принял?

Это миг, когда в нас обоих рушится целый мир. Мы парим в невесомости, безликие, лишенные собственной индивидуальности, почти уничтоженные.

Я рассуждаю про себя:

«Что, собственно, здесь произошло? Ничего такого, что нанесло бы миропорядку ущерб. Я думал, что он это он, он же думал, что я это я. Поскольку то и другое оказалось ошибкой, значит, повстречались не мы, а просто два человека, без каких-либо опознавательных знаков и даже без имен. Но при этом обнаружилось, что и такие два человека родственны меж собой, что и у них найдется что сказать друг другу. Говорили же мы и даже не очень скучали. Словом, у меня нет ни малейшей причины смотреть на этого господина отчужденно или свысока».

Вероятно, и он приходит к такому же выводу, потому что вдруг вынимает часы и, повернув их ко мне циферблатом, доверительно сообщает:

— Я опоздал. У моего дядюшки ужинают всегда в половине девятого, — весьма пунктуальное семейство. Они меня просто убьют.

— Ну-ну, — говорю я весело и всепрощающе, — этого они все же не сделают. Знают ведь, как вы заняты, сколько работаете.

— Да, да, конечно, — смеется и он, — но они, видите ли, люди старомодного покроя, еще из мирного времени, не то чтобы обыватели, но с ними нельзя, понимаете…

Он не заканчивает фразу. Видит, что мы подъезжаем к его остановке, вскакивает: ему пора выходить. Он тепло пожимает мне руку. Смотрит мне прямо в глаза и говорит:

— Я был очень рад.

— Взаимно, — отвечаю я и чувствую, что почти совсем не фальшивлю.

1933

Перевод Е. Малыхиной.

— Помнишь? — сказала вдруг женщина, остановившись на горной тропинке. — Помнишь это место? Здесь что-то было.

— Помню, — отозвался мужчина.

Глаза у обоих расширились, как у людей, которые вглядываются в прошлое и видят там одно и то же.

— Ресторан! — радостно воскликнула женщина. — Шикарный, ослепительный европейский ресторан. С большой-большой застекленной верандой. Еще там была стеклянная дверь, громадная стеклянная дверь.

— Верно, — согласился мужчина. — Мы там однажды завтракали. С веранды открывался вид на горное озеро. Но только это выше. На самой вершине.

Они были здесь двадцать лет назад, вдвоем.

В поисках ресторана мужчина и женщина стали медленно подниматься по склону среди зарослей лилового люпина.

Ресторан и вправду оказался на самой вершине: двухэтажное серое здание. На углу что-то вроде киоска или буфета, где продавались холодные цыплята, газированная вода и фрукты. Они все сразу узнали.

Мужчина и женщина вошли через заднюю дверь. Поплутав по темному коридору, они выбрались наконец на залитую солнцем застекленную веранду, прямо перед которой расстилалось горное озеро.

— Это не та, — тотчас же заметила женщина. — Та была больше, гораздо больше.

— Больше и красивее, — уточнил мужчина.

Сидевшие на веранде посетители полдничали, писали открытки — в основном туристы, с рюкзаками.

Мужчина подозвал пожилого официанта:

— Простите, здесь нет другой веранды?

— С вашего позволенья, нет.

— Неужели та самая? — мужчина и женщина в недоумении переглянулись. — Но здесь теперь все иначе. Ее, наверное, перестраивали?

— С вашего позволенья, нет.

— Ну просто не верится. Неужели здесь все осталось по-старому?

— С вашего позволенья, да.

Они все же сели. Заказали мороженое.

Когда официант вернулся, они опять приступили к нему с вопросами:

— А где же дверь? Стеклянная дверь?

— Какая стеклянная дверь? — спросил официант.

— Да та, такая огромная. — Они разводили руками, показывая, как она велика.

— Здесь только одна стеклянная дверь, — ответил официант и указал: — Вот эта.

— Бог ты мой, — недоумевали они, — а мы и не заметили.

Дверь была маленькая, собранная из множества разболтанных и поцарапанных кусочков стекла, соединенных безвкусными, кричаще зелеными металлическими рамками.

Мужчина и женщина не могли оторвать глаз от двери, они мучились, им было в буквальном смысле слова больно от того, какую шутку сыграло с ними время. Они глядели на дверь словно на свою мечту, свою молодость. И не узнавали. Выяснили, как дверь открывается, куда она ведет.

— Не может быть, — настаивала женщина. — Этого просто не может быть.

— Однако, судя по всему, так оно и есть, — сказал мужчина. — Человеку, с вашего позволенья, свойственно ошибаться. Особенно после стольких лет. Человек, с вашего позволенья, иногда обманывается.

Теперь им показалось забавным, что когда-то, двадцать лет назад, они нашли это место прекрасным, удивительным, волшебным. Смешно, до чего же они были наивные, неискушенные.

— Даже дома у нас стеклянная дверь и то больше, — заметил мужчина. — Гораздо больше.

— Больше и красивее, — уточнила женщина.

Ложечка за ложечкой они отправляли в рот мороженое. Молча. Не говоря ни слова.

Они как-то сразу почувствовали, что постарели. Никогда больше не поддаться им самообману, наважденью, которое преображает все вокруг. Все стало таким, как оно есть. Отныне им суждено довольствоваться тем, что предлагает действительность. На самих себя больше нечего надеяться. А что может предложить действительность? В лучшем случае вот эту убогую, к тому же и не совсем чистую стеклянную дверь. Да, жизнь прошла.

Женщина достала зеркальце. Молча принялась разглядывать лицо. На лбу и около глаз появились морщины, новые морщины, которых она прежде не замечала. Женщина выглядела бледной и усталой. Она подкрасила губы.