Дежё Костолани - Избранное

Илона постучала, но никто не ответил. Она отворила дверь. В узкой и темной неубранной комнате толстый молодой брюнет диктовал что-то машинистке. Горела электрическая лампа.

— Извольте подождать, — сказал он.

Илона подождала, потом протянула ему конверт. Толстый брюнет взял конверт, но тут его позвали к телефону, он долго кричал в трубку, потом сердито выговаривал за что-то барышне-машинистке, убежал и вернулся лишь через полчаса. Опять стал звонить по телефону, давал распоряжения, диктовал на машинку письма. Время от времени, успокаивая, бросал Илоне:

— Сию минуту.

Без четверти час он прочитал ее письмо. Кивнул.

— Да-да, «Улыбка»… «Улыбка». Гм, куда же?.. — раздумывал он вслух. И вдруг твердо, как не подлежащий обжалованию приговор, объявил: — «Петефи».

Отдыхающие в Балатон-Н… при слове «Петефи» пугались не меньше, чем несчастные революционеры в царской России при слове «Сибирь», — они-то знали, что гостиница «Сирена» дала имя величайшего венгерского поэта жалкой пристройке, печально известной по всей Венгрии своими немилосердно скрипучими кроватями и изъеденной древесным жучком мебелью. Илона, разумеется, ничего об этом не знала. Слуга проводил ее в «Приют Петефи». Вещи нести не помог, решил, что донесет и сама: сразу почуял, кто она есть. Подойдя к «Приюту Петефи», ткнул в него пальцем:

— Вот здесь.

Илона получила комнату на втором этаже. Здесь была выкрашенная светло-зеленой краской кровать, стол, накрытый белой скатертью, бутылка воды, два чистых опрокинутых стакана, шкаф, умывальник и вешалка. Она повесила на вешалку плащ. Выпила стакан воды. Села на застланную кровать и вздохнула. У нее болела голова. Тут ей вспомнилось, что она нынче еще не ела. Взяв книжечку с талонами, она спустилась в ресторан.

На террасе в купальных костюмах обедали отдыхающие. Она заметила позади всех свободный столик и села. К ней тотчас подлетел главный официант и, извинившись, сказал, что столик занят. Илона вскочила и, стоя возле пустого столика, стала ждать, когда освободится какой-нибудь другой. Но столики не освобождались. Гости давно уже выпили кофе, однако продолжали болтать, курили, никто и не думал уходить. Наконец кто-то увел ее с террасы в зал и там указал на крохотный столик неподалеку от задернутого портьерами помещения. Илона изучала меню. Официант — не тот, с золотыми зубами, которого она уже знала, — полистал ее книжечку с талонами, ничего не понял, отошел и, пожимая плечами, передал кому-то еще.

— Это «Улыбка», — крикнул ему старший официант.

— «Улыбка», — пояснил первый официант другому, этот же, как пароль, передал уже третьему официанту: — «Улыбка».

И тотчас на столе появился обед: суп, мясо, сладкое. Всего было столько, что половину она оставила нетронутым. У нее был слабый желудок.

После обеда, раскрыв свой зонтик, она немного прогулялась. Посидела на главной площади, сперва на одной скамейке, потом на другой, и каждый раз, прежде чем сесть, робко спрашивала: «Можно?» Ей удивленно кивали.

Дни тянулись для нее томительно долго, казалось, им никогда уж не будет конца. Просыпалась она ранним утром, как дома, ровно в шесть. Иногда подбирала на гравиевой дорожке кем-то брошенную старую газету и читала ее всю, с первой до последней страницы. Смотрела на детишек, улыбалась им, делала попытки подружиться. Раза два даже искупалась, но в воде она мерзла. Стоило ей войти в воду, как спина покрывалась гусиной кожей, а малокровные губы синели. Плавать она не умела. От скуки выжимала и чужие купальные костюмы. Начало холодать. Ей хотелось уехать домой немедля, но она не смела, боялась кого-то этим обидеть. День за днем до одури гуляла от «Сирены» до купален и обратно. В ресторан заходила только пообедать да поужинать, ни ко второму завтраку в десять часов, ни к полднику не вышла ни разу. После ужина тихими августовскими вечерами, когда уже рано смеркалось, она сидела на берегу озера, слушая цыганскую музыку и рулады лягушек.

Однажды, когда она встала чуть позже обычного, в ее комнату вошла Вали, деревенская девушка, маленькая, черненькая служанка, убиравшаяся в «Петефи». Илона сказала ей, чтоб она не трудилась больше убирать ее комнату — она все будет делать сама. На уборку отводилось время между десятью и двенадцатью, когда гости уходили завтракать и купаться. Илонка стала помогать Вали, ходила с нею из комнаты в комнату, выносила мусор и грязную воду. Иногда даже чистила обувь и платье отдыхающих. Жильцы «Петефи» уже знали ее и время от времени что-нибудь ей поручали. Однажды в субботу вечером, когда в гостиницу прибыли студенты-туристы, ее комнату отдали им, но она и позже к себе не вернулась — стала жить с Вали внизу, с нею же и питаться на кухне. Кухарка давала ей ошпаривать и ощипывать цыплят. В конце августа зарядил дождь и она вместе с Вали вымыла всю лестницу в «Приюте Петефи». Так и прошел ее месяц.

В последний свой день она распрощалась с Вали. Попросила у нее взаймы пятнадцать пенгё с тем, что вышлет их ей по почте, как только прибудет в Пешт. Из этих денег пять пенгё дала старшему официанту на чай, пять — официанту, который подавал ей, купила две открытки, одну послала отцу, другую своим хозяевам Лаки. Остальные приберегла на дорогу, чтобы не возвращаться вовсе без денег.

Ехала она во втором классе, на этот раз ей досталось и место. Чужие люди вокруг беседовали о политике и о нищете. Когда поезд прибыл в Пешт, было десять часов вечера, начался ливень, задул холодный ветер.

Илона поспешила прямо к Лаки. Ее приняли ласково, но тут же объявили, что с новой девушкой не расстанутся. И еще сказали, что она похудела.

Ту ночь она спала еще в их доме. Первого сентября — дождь по-прежнему лил как из ведра и дул холодный ветер — она села ожидать в конторе по найму служанок. На коленях у нее лежал какой-то номер «Улыбки», но она его не читала. И думала о том, что если, даст бог, устроится на место и будут деньги, она уж лучше подпишется на какой-нибудь другой журнал.

1936

Перевод Е. Малыхиной.

Перевод А. Наль.

Хольд — 0,57 га. (Здесь и дальше примечания переводчика.)

Пуста — степь; степное имение; хутор.

Сечени Иштван, граф (1791—1860) — венгерский государственный деятель эпохи борьбы за независимость от Австрии.

Барош Габор (1848—1892) — политический деятель, поборник железнодорожного строительства в Венгрии.

Кишфалуди Карой (1788—1830) — венгерский драматург и поэт романтико-патриотического направления.

15 марта — годовщина революции 1848 года в Венгрии.