Исаак Башевис-Зингер - Пена

— Поехали со мной в Аргентину.

— А как же Шмиль? Это здесь он большой человек, со всеми ментами запанибрата, а увези его из Варшавы, и он никто и звать никак.

— Да брось ты его.

— Может, и брошу. У него жена, а ты вполне в моем вкусе. А что я в Буэнос-Айресе буду делать?

— Полгода там будем жить, полгода здесь.

— Дай бог, чтобы все получилось. Если сработаемся, будем деньги лопатой грести. Погоди, пойду гляну, как там Шмиль.

Райзл вышла. Макс закурил папиросу. «Ну, похоже, закрутилось. Нет, не стану альфонсом на старости лет…» — Он глубоко затянулся.

Макс произнес целую речь, просто чтобы покрасоваться перед Райзл, показать ей свою власть над слабым полом. А рубль бедной девочке пригодится, пускай берет, не жалко.

Макс нахмурился. Попытался собраться с мыслями. Он был растерян. Если Райзл постарается, он, пожалуй, увезет ее в Аргентину. Чем она хуже Рашели? Ничем, даже гораздо лучше. А Шмиль другую найдет. Здесь, на Крохмальной, он царь и бог.

Как ни странно, в Максе проснулось новое чувство, то, что сейчас называют совестью. Теперь он боялся причинить кому-нибудь боль, стал понимать, что надо отвечать за свои поступки. Как же это случилось?

Было время, когда он легко мог перешагнуть через кого угодно. С юности был уверен, что с женщинами можно поступать как заблагорассудится. Одно правило: на войне и в любви все средства хороши! И вдруг что-то изменилось. Ему хочется загладить грехи деньгами, словами, подарками, и откуда-то взялась неприязнь к тем, кто ни с кем не считается, кроме своих желаний. Вот к таким, как эта Райзл. Она же мать родную за два рубля продаст.

Может, это из-за смерти Артуро? Или Макс заболел какой-то неизвестной болезнью?

Вернулась Райзл.

— Дрыхнет без задних ног, но с ним никогда не знаешь, в любую минуту может проснуться.

— Когда он в Лодзь уезжает?

— На той неделе.

— Надолго?

— На пару дней.

— Придешь ко мне?

— Да. Или ты ко мне.

Той ночью Макс Барабандер спал как младенец. Его разбудил стук в дверь. Макс накинул халат и сунул ноги в домашние туфли. Коридорный сказал, что его зовут к телефону. На часах было без двадцати десять.

«Интересно, кто это? — подумал Макс. — Райзл, что ли?»

Он уже чуть не сказал в трубку: «Райзеле, как дела?» — но услышал другой голос, тоже женский, но молодой и тихий, неуверенный.

Это была Циреле, дочь святого человека.

— Я вас не разбудила? — спросила она, запинаясь на каждом слове.

— Нет, Циреле, уже не так рано.

— Отец хочет с вами поговорить…

— А? Ну, хорошо. Когда мне прийти? Он настаивает?

— О, я всю ночь не спала…

— Что они решили?

— Приходите, они сами все расскажут.

— Когда можно прийти?

— Когда угодно. Сейчас отец на молитве, но потом будет дома…

— Циреле, почему вы так хрипите? — спросил Макс.

— Чудо, что я вообще жива…

— Ладно, попозже приду.

— В котором часу?

— Часов в двенадцать.

— Хорошо, отец к тому времени уже вернется… У мамы совсем нервы расшалились… А я чуть от разрыва сердца не померла. Так им и сказала: за ешиботника не пойду. Уже хотела схватить вещи и убежать…

— Убежать?! Куда?

— К вам…

— Ну, скоро приду.

Они еще немного поговорили, и Макс положил трубку. Задумавшись, пару минут постоял возле телефона. Неужели это возможно? Да, возможно все… Радости он не чувствовал. Наоборот, на него напал страх. Может, сбежать, пока не поздно?

Нетвердым шагом Макс вернулся в номер. «И что мне с ней делать? Продать?» Он вспомнил слова Райзл Затычки: от этих интеллигенток-шминтеллигенток надо бежать как от огня…

Макс подошел к кровати, остановился. В голове было пусто.

«Что я вообще тут забыл? Ни с Райзл ничего не получится, ни с Циреле. Куда она мне? У меня жена… Такое зло причинить святому человеку — за это точно Бог накажет… Уехать с ней куда-нибудь в Африку, в Йоханнесбург? Это значит, все имущество Рашели оставить. Да еще и разыщет меня, чего доброго…

Что мне делать в Варшаве? — вопрошал себя Макс. — К Школьникову ходить, чтобы он меня с мертвыми сводил? У Райзл Затычки тефтелями объедаться?»

Он покосился на чемоданы. Собрать вещи — пять минут, не больше. Расплатиться, взять дрожки до Венского вокзала, там сесть в первый попавшийся поезд. Погоню за ним не отправят. Хотя все это можно и завтра сделать. И потом, а куда ехать-то? Опять в Берлин? Опять в Париж? Обратно в Буэнос-Айрес, прямо в зимнюю непогоду? Он мысленно видел города, где у него ни друзей, ни родных, рестораны, где он, не зная иностранных языков, не сможет сделать заказ, улицы, названия которых ему даже не выговорить. Вот уж правда, весь мир для него чужой…

Он так и стоял возле кровати и удивлялся: «Почему мне такая доля выпала? Все не как у людей. У других есть дом, семья, друзья, есть место, где голову преклонить. Даже цыгане кочуют не поодиночке, а целыми семьями, с женами, с детьми…

Рашков? А там что делать? — Теперь у него не осталось ни малейшего желания встречаться с родственниками, которых он покинул двадцать с лишком лет назад и потом ни слова не написал. — Они, наверно, уже позабыли, как меня зовут… Многие, конечно, умерли… Приехать, чтобы по ним траур справить?» — вдруг пришло ему в голову, хотя он даже не знал, положено ли справлять траур по человеку, если он умер уже давно.

«Ну, пуститься в бега никогда не поздно, — решил он наконец, — а пока что еще тут поиграем…»

Он умылся, побрился, стал одеваться и вдруг застыл у окна. Утро выдалось теплое, солнечное. Макс разглядывал прохожих. Вот идет один, а другой шагает ему навстречу. Один несет котомку, а другой — портфель. Кто-то рожден мужчиной, а кто-то — женщиной…

Макс начал насвистывать. У каждого своя судьба. Вот ему, Максу, предначертано до сорока семи лет странствовать по свету без цели… Он оделся и вышел на улицу. Лучше пускаться на безумные авантюры, чем сидеть в Гайд-парке на скамейке и беседовать с каким-нибудь старым миссионером…

Нашел на Краковском Предместье кафе, позавтракал и пешком отправился на Крохмальную. Он уже знал дорогу, не первый раз шел по этим улицам, даже их запахи теперь были ему знакомы. На Крохмальной он оказался ровно в полдень.

Макс поднялся к раввину, открыл дверь и сразу увидел Циреле — бледную, как после долгой болезни, но наряженную в белую блузку и светло-зеленую юбку. Девушка сидела на кровати и штопала чулок, натянув его на чашку. За столом жена раввина перебирала горох.

Еще поднимаясь по лестнице, Макс неожиданно для себя застеснялся, как молодой парень, будто он только что приехал из Рашкова и идет к невесте на смотрины. Но он собрался с духом и преодолел смущение. У него есть деньги и аргентинский паспорт с кучей виз, в кармане жилета — золотые часы. Еще и револьвер припрятан в багаже.