Исаак Башевис-Зингер - Пена

«Большего наглеца, чем я, во всем мире не сыскать, — подумал Макс. — Злодей Аман [62] Аман — любимец персидского царя Артаксеркса, мечтавший уничтожить всех евреев (книга Есфирь). по сравнению со мной праведник. Точно Бог накажет, еще на этом свете… Что ж, так мне и надо…»

Его пошатывало, как пьяного. Колени дрожали, мостовая качалась под ногами. Летний день долог, и Макс не знал, чем заняться. К Школьникову ему надо только вечером. Правда, что ли, зайти в кабак и напиться? Или вернуться в гостиницу? Но не хотелось ни водку пить, ни сидеть в номере один на один с перепутанными мыслями.

Макс с завистью смотрел на прохожих. У всех у них какие-то дела, некоторые даже очень спешат. Они живут настоящей жизнью, а у него — только путаница, вранье и мошенничество. Ладно бы хоть поесть захотелось! Но он слишком плотно позавтракал. А что, если покончить со всеми неприятностями одним махом? У него в сумке лежит револьвер. Всего-то и надо приставить его к виску и нажать на спусковой крючок…

Ноги сами понесли его в гостиницу.

Что у нас сегодня? Ага, четверг. В субботу у Макса свидание с рыжей служанкой по имени Баша. Райзл Затычка сказала, что они с ним созвонятся, когда Шмиль Сметана поедет в Лодзь… Не раздеваясь, Макс лег на кровать и уставился в потолок. Возле крюка (того самого, на котором Макс собирался повеситься), жужжа, мельтешили мухи. Чего им на месте не сидится? Расплясались. Свадьбу играют, что ли?..

Окно приоткрыто, и теплый ветерок приносит запахи леса, конского навоза и полевых трав. Может, сходить на Вислу искупаться? Макс помнил, что когда-то на берегу стояла банька (ее так и называли — только «банька», а не «баня»), где можно было как следует пропотеть, а потом окунуться в речную воду. Но сейчас он не в том состоянии, чтобы идти купаться. К тому же страшно оставлять в банном шкафчике одежду, паспорт и кошелек. Кто знает, на что способны варшавские воры?

Захотелось достать револьвер, подержать в руках, но Макс решил, что без крайней нужды лучше к нему не прикасаться. Волына может случайно выстрелить. А в России запрещено носить оружие.

Чем дольше Макс копался в себе, тем яснее ему становилось, что и вообще у него дела хуже некуда, и сегодняшний день потерян. Некуда пойти, нечем заняться. Если б хоть казино тут было, он пошел бы, пару целковых проиграл.

Он задремал. Беспокойные мысли перетекли в сновидение. Макс видел, как срывает куш в Монте-Карло, выигрывает тысячу за тысячей. Рулетка, крупье, игроки. Седовласая дама вытягивает вперед руку, растопыривает скрюченные пальцы, унизанные бриллиантами, и объявляет: «Ставлю все, что у меня есть, все, что досталось мне от покойного мужа…» И выставляет на зеленое сукно столбики золотых монет! «Зачем эта старая карга таскает с собой столько золота? — удивился Макс. — Где она его носит? И на чем ее муж так разбогател? Уж точно не на том, что псалмы читал…»

Макс проснулся. Его била дрожь. Подумал: «Чего только не приснится! К чему бы это?»

Он вспомнил свой визит к раввину, его сердечность и тихую неприязнь ребецн, ее нападки и намеки, что он, Макс, невежда и недостоин девушки из благородной семьи, вспомнил умоляющие взгляды Циреле, и ему стало горько на душе. Во рту пересохло.

— Зачем мне это? Зачем я затеял эту дьявольскую игру?

Когда-то его мать говорила: «Человек — сам себе злейший враг». Верно! И десять врагов не причинят тебе столько зла, сколько ты сам…

— Что ж, прощай, Варшава! — сказал он вслух. — Вот я тебя и покидаю!

Окинул взглядом свои вещи:

— Поеду куда глаза глядят. Первым же поездом!

Раздался стук в дверь. На пороге стояли коридорный и какой-то мужчина в штатском: твердая шляпа — «мелонек», как называют в Варшаве такой фасон, и костюм в клетку.

— Когда вы съезжаете? — спросил коридорный. — Нам надо прибрать в номере.

— С чего вы взяли, что я съезжаю? — удивился Макс.

— Вы должны освободить номер в двенадцать ноль-ноль!

— С какой стати?

— Наверно, тут какая-то ошибка. — Коридорный углубился в бумагу, которую он держал в руках.

Мужчина в твердой шляпе улыбнулся и даже подмигнул.

— Сейчас спущусь вниз и все выясню, — сказал коридорный и, не извинившись, закрыл дверь.

«Что бы это значило? — подумал Макс. — Меня что, выселяют?»

Ему давно казалось, что в гостинице на него косятся. Коридорные и горничные без конца стучались к нему или даже пытались отпереть дверь без стука, а потом извинялись сквозь зубы или с усмешкой. А если на него донесли? С другой стороны, что плохого можно о нем сказать? Контрабанды он в Варшаву не провозил…

Макс принялся шагать по комнате.

Он порвал с преступным миром, но с миром богачей, аристократов, фабрикантов и элегантных дам так и не сблизился. На него смотрели с подозрением всюду, куда бы он ни приехал: в Лондоне, в Париже, в Берлине. В Буэнос-Айресе, когда он говорил по-испански, его сразу же выдавал акцент. Ребецн наговорила ему немало неприятных слов. Он должен стать другим человеком. Учиться, исправляться никогда не поздно. Она чуть ли не в открытую заявила, что он неуч и хам и она отдает ему дочь только потому, что девушка тоже не без изъяна — пыталась покончить с собой.

Опять послышался стук в дверь. «Наверно, пришли меня вышвырнуть».

Макс открыл и увидел Циреле. Он застыл на месте. Неужели это она?

На ней были светлый костюм и соломенная шляпа, та самая, которую Макс купил ей на первое свидание. В руках сумочка. Он еще никогда не видел Циреле такой элегантной. Никому бы и в голову не пришло, что это дочь раввина. С таким же успехом она могла бы быть графиней.

Макса охватили и радость, и стыд: «Неужели я хотел ее бросить, сбежать от нее? Да я все отдам до копейки, лишь бы остаться с ней!»

— Это ты?! Входи! — Макс прижал ее к себе и стал целовать.

— Не здесь! — Она попыталась высвободиться из его объятий.

Он за руку втащил Циреле в номер и снова начал покрывать ее лицо поцелуями. Укололся булавкой на ее шляпе. Упал перед девушкой на колени, обнял ее ножки.

Циреле засмеялась.

— Встань сейчас же! — Она притворилась сердитой. — Что на тебя нашло?

— Циреле, ты — мой бог!

— Не смей так говорить! Так нельзя…

— Я жизнь за тебя отдам!

Он встал и опять обнял ее. Их тела, покачиваясь, прижимались друг к другу, и он целовал ей шею, плечи, пальцы в перчатках. Теперь Макс твердо знал, что дальше будет жить только ради Циреле. Он разведется с Рашелью, даже если придется отдать три четверти имущества, и уедет с Циреле куда-нибудь на край света.

Она еле высвободилась из его объятий.

— Дикий какой-то!

— Тебя ко мне Сам Бог привел!

— Хотела, чтобы мы с тобой все обсудили. Пыталась позвонить, но мне сказали, что ты съехал…