Исаак Башевис-Зингер - Пена

Макс позвонил в дверь, на которой висела табличка с именем «Нусен Порисовер». Открыла женщина в крашеном парике. На вид далеко за сорок, может, и немного за пятьдесят. Очень белая кожа, вокруг блестящих, черных глаз — сеть морщинок, намек на второй подбородок, но видно, что когда-то была очень красива. Внимательно осмотрела Макса с головы до ног.

— Входите.

Она сразу провела Макса в комнату: выложенный плиткой пол, кровать, диван, письменный стол, умывальник, застекленная балконная дверь. Макс вышел на балкон и окинул взглядом улицу: колбасная лавка, продуктовый магазин, парикмахерская, ресторанчик. Тротуары кишат прохожими. Одни евреи! По каменному мосту тянутся дрожки, платформы, даже грузовые автомобили. Парни перекрикиваются, девушки смеются.

— Палестина, — негромко сказал Макс.

Ему очень захотелось тут остаться. Улица немного напоминала еврейскую часть проспекта Коррьентес в Буэнос-Айресе. Но здесь носили свою, еврейскую, одежду и звучал только один язык — идиш.

«Почему бы и правда здесь не поселиться? Буду целыми днями тут сидеть, с балкона смотреть. Но одному — это не дело. Надо найти с кем. Циреле? С ней покончено. Баша? Она в жены не годится. Райзл? Не в этом районе. Здесь приличные люди живут, не уголовщина, а честные хозяева. Торгуют, ищут, где заработать, дочерей замуж выдают».

Окна в доме напротив распахнуты, видны спальни и кухни. Хозяйки или служанки хлопочут у кафельных печей. Девушки напевают шлягеры из еврейского театра. В одной квартире играет граммофон.

Макс стоял и смотрел. Сколько лет он не мог вылезти из болота. Каждый раз, когда получалось немного приподняться, что-то опять толкало его вниз.

— Как вам комната? — спросила госпожа Порисовер.

— Отлично. Просто замечательно.

— Где вы сейчас живете?

— В гостинице «Бристоль».

— Ого, в «Бристоле»! Но в гостинице — это не то что дома. Пойдемте, остальные комнаты покажу.

Она показала Максу гостиную, столовую, спальню с двумя кроватями и кухню. На всех дверных косяках мезузы в деревянных футлярах. Обжитый, уютный еврейский дом.

Вдруг откуда-то появилась девушка: высокая грудь, черные глаза, нос с горбинкой. На ней было узкое, длинное платье с разрезом по последней моде. Мать, похоже, смутилась, что дочь так нескромно одета.

— А это Ружка, моя младшая. Недавно гимназию окончила. Древнееврейский знает.

— Мама, опять ты начинаешь?

— А что я такого сказала? Ее учеба нам целое состояние стоила, но мы считаем, образование — это необходимо. Деньги приходят и уходят, а то, что в голове, это на всю жизнь. Может, слышали про гимназию «Хавацелет»?

— Да, что-то знакомое.

— У нас еще две дочки. Одна замужем, этой зимой выдали. Свадьба тоже в копеечку влетела, но, слава богу, нашли ей приличного мужа. Бухгалтер, и Тору знает. А вторая в магазине на Медовой служит. Их мы тоже выучили, но на эту, как говорится, все силы положили. Даст Бог, и для нее хороший жених найдется, а что еще родителям надо?

— Мама, человек только в дом войти успел, а ты его уже семейными историями пичкаешь.

— И что с того, что только войти успел? Он жить здесь будет, с нами. И ничего я такого не сказала. Все родители детям счастья желают. Разве не так?

— Конечно, так, — согласился Макс. — Как же иначе?

— Как вас зовут?

— Макс Барабандер.

— А у вас есть дети, пане Барабандер?

Макс задумался.

— Была жена, был сын, но Господь их к Себе забрал.

— Боже упаси! Несчастье какое! — Госпожа Порисовер всплеснула руками.

— Никого не осталось. Поэтому сюда и приехал. Надеялся, путешествие немного поможет в себя прийти.

— Откуда вы?

— Из Буэнос-Айреса.

— Издалека! Да, что поделаешь, на все воля Божья. Но, пока жив, нельзя отчаиваться. Вы еще молодой, может, еще будут у вас и жена, и дети…

— Слабое утешение.

— В Аргентине сейчас зима, верно? — сменила тему черноглазая Ружка.

— Да. Когда здесь лето, там зима.

— Она все знает, все книжки прочитала. Когда въехать хотите?

— Я сейчас вам за месяц заплачу, а въехать смогу, наверно, только послезавтра, не раньше.

— Что ж, как угодно. Только зачем жить в гостинице, когда тут комната ждет? Накладно выйдет.

— Вот десять рублей, возьмите.

Женщина просмотрела бумажку на свет.

— Вещей много у вас?

— Два чемодана.

— Привозите и сами переселяйтесь. Мы о вас как о родном заботиться будем…

Когда без пяти восемь Макс Барабандер подошел к гостинице, там уже стояла Тереза. Он узнал ее еще издали. Высокая, худенькая, в узком платье и шляпке с вуалью, она выглядела гораздо старше, чем в квартире на Длугой. Тереза нетерпеливо озиралась по сторонам. Макс заметил, что у нее очень длинная шея. Девушка напоминала экзотическую птицу из зоологического сада. Увидев Макса, Тереза вздрогнула.

Макс подошел и поцеловал ей руку в перчатке до локтя, слегка приподняв шляпу-панаму.

— Куда мы пойдем? — спросила девушка.

— Тут неподалеку есть кафе. Там и поужинаем.

— Я не голодна, но чашку кофе выпить можно. Понимаю, было бестактно с моей стороны вам звонить, но я оказалась в очень тяжелом положении. Как говорила моя мама, утопающий хватается за соломинку.

— Что случилось?

— Давайте в кафе поговорим. Может, удастся сесть за столик, чтобы нас больше никто не слышал. Меня вся Варшава знает, из-за сеансов, разумеется, и мою фотографию в газетах печатали. Но вообще-то не думаю, что меня кто-нибудь узнает. Как видите, у меня короткие волосы, и я надела шляпку с вуалью…

— Да, вы выглядите не так, как на сеансе. Старше. А вы хорошо говорите по-еврейски. Я думал, вы только польский знаете.

— Мой отец был хасид. Мы объявления даем в еврейские газеты, я каждый день «Гайнт» и «Момент» читаю. Но польские газеты, разумеется, тоже.

— Как же вы стали — как это называется? — медиумом?

— Я все вам расскажу. Только скажу сразу, что Бернард Школьников мне не брат.

— Это я и сам понял.

— Как?!

— Вы высокая, а он маленького роста и выглядит лет на тридцать старше вас. Он ваш любовник.

— Пойдемте. Говорите потише, нас услышат. Где это кафе?

— Вон оно, напротив.

— Ага, хорошо.

Они вошли. Во втором зале нашелся свободный столик у окна. Посетителей почти не было, только старый поляк с длинными, белыми как снег усами и багровым носом пропойцы. Он сидел в дальнем углу и читал газету через увеличительное стекло. Макс и Тереза сели.

Сразу же подошла официантка в лиловом платье и коротком передничке. Совсем молоденькая, лет восемнадцати, по-деревенски румяная и свежая.

«Сладкая, как яблочко, — подумал Макс. — Точно не отравишься».

Тереза посмотрела на него с укором, но в то же время и с пониманием. Покачала головой, будто говоря: «Эх, мужчины, мужчины…»