Марсель Пруст - Сторона Германтов

Разумеется, вслух г-жа де Вильпаризи проповедовала не слишком заманчивые достоинства, такие как сдержанность и умеренность; но для того, чтобы воздавать должное умеренности, недостаточно одной умеренности, нужен еще литературный талант, подразумевающий неумеренную восторженность; в Бальбеке я замечал, что г-жа де Вильпаризи не признавала гениальности за некоторыми великими творцами, а лишь тонко высмеивала их, придавая своему пренебрежению изящную и остроумную форму. Но хотя словесная изощренность и меткость служили ей, чтобы высмеивать высочайшие образцы литературы и искусства, зато сами по себе эти качества развились в ней до уровня высочайшего артистизма. А такие качества оказывают на положение человека в свете потенциально пагубное влияние, как сказали бы врачи, пагубное и столь вредоносное, что за несколько лет оно разрушает самый прочный фундамент. То, что у артистических натур зовется умом, светскому обществу представляется простой напыщенностью: ведь общество неспособно разделить ту единственную точку зрения, с которой обо всем судят творческие люди, потому что та особая страсть, что заставляет творца выбрать выражение, провести параллель, совершенно непонятна светским людям, вызывает у них усталость и раздражение, от которых один шаг до неприязни. Между тем и в беседе, и в мемуарах, которые г-жа де Вильпаризи опубликовала позже, она рассуждала обо всем с чисто светским изяществом. Она мельком упоминала выдающиеся события и явления, не углубляясь в них, а иной раз и не понимая их значения, и почти ничего не запомнила из прожитых лет, хотя, впрочем, с изрядной точностью и обаянием описала все, что было в них самого легкомысленного. Но даже если в книге не описываются вещи интеллектуального порядка, все равно эта книга — плод интеллектуального усилия, и чтобы передать в книге или в беседе, которая немногим отличается от книги, всеобъемлющее ощущение легкомыслия, необходим более или менее серьезный подход к теме, а чисто легкомысленный автор на него неспособен. Когда я читаю женские мемуары, признанные гениальными, и натыкаюсь на фразу, которую цитируют как образец невесомого изящества, мне всегда кажется, что мемуаристка, чтобы достичь подобной легкости, должна была в свое время овладеть неподъемным грузом наук, нудной тяжеловесной культурой и что в юности она, по всей вероятности, казалась подружкам занудой и синим чулком. И между определенными литературными достоинствами и светским неуспехом существует настолько неизбежная связь, что, когда мы сегодня читаем мемуары г-жи де Вильпаризи, нам достаточно в них точного эпитета или метафоры, чтобы с их помощью вообразить себе изысканное, но ледяное приветствие, которое бросала старой маркизе на лестнице какого-нибудь посольства снобка вроде г-жи Леруа, при случае завозившая ей загнутую визитную карточку по дороге к Германтам, но никогда не бывавшая у нее в салоне из страха уронить себя в обществе всех этих жен врачей и нотариусов. Быть может, в ранней молодости г-жа де Вильпаризи и была синим чулком; упиваясь своими знаниями, она, быть может, порой не удерживалась от саркастических замечаний по адресу светских людей, менее умных и образованных, чем она, а таких обид люди не забывают.

И потом, талант — это не дополнительный придаток, который искусственно добавляют к разным другим достоинствам, способствующим успеху в обществе, получая в результате то, что у светских людей называется «совершенством». Талант — это естественное следствие определенного душевного склада, в котором обычно отсутствуют многие достоинства, а преобладает восприимчивость, причем другие ее проявления, которых мы не заметим в книге, могут весьма заметно давать о себе знать на протяжении всей жизни человека: это может быть любопытство к тому или другому, разные фантазии, желание поехать в какое-то место для собственного удовольствия, а вовсе не ради расширения, укрепления или просто поддержания светских связей. Я видел, как в Бальбеке г-жа де Вильпаризи укрывалась среди своих людей и не глядела на тех, кто сидел в вестибюле отеля. Но я чувствовал, что эта отрешенность — не от равнодушия, и слыхал, что не всегда маркиза так замыкалась в себе. Внезапно в ней вспыхивало желание познакомиться с каким-нибудь человеком, не имевшим ничего общего с теми, кого она у себя принимала, иногда просто потому, что он показался ей красивым, или она слышала, что он занятный, или ей почудилось, что он не такой, как все ее знакомые, которые принадлежали исключительно к самым сливкам Сен-Жерменского предместья и она их еще не ценила, воображая, что они никогда ее не бросят. А потом ей приходилось постоянно посылать приглашения человеку, которого она отличила, несмотря на его богемность или мелкобуржуазность, причем он даже не понимал, какую милость ему оказывают, а между тем упорство маркизы мало-помалу роняло ее в глазах снобов, привыкших судить о салоне не по тому, каких людей приглашает хозяйка, а скорее по тому, кого она отвергает. В молодости, бывало, г-жа де Вильпаризи, пресытившись ощущением принадлежности к цвету аристократии, развлекалась тем, что шокировала окружающих, сознательно вредила своему положению в свете, но, утратив это положение, она начала его ценить. Раньше ей хотелось показать герцогиням, что она выше их, потому что говорит и делает то, что они не смеют ни говорить, ни делать. Но теперь, когда никто из них, кроме ближайшей родни, больше к ней не ездил, ей казалось, что она как-то уменьшилась в росте, ей по-прежнему хотелось царить, но не благодаря остроумию, а по-другому. Ей хотелось привлечь всех дам, которых она раньше так старалась отвадить. Дело в том, что все мы в каждом нашем возрасте живем в замкнутом, присущем именно этому возрасту мире, и скрытность стариков мешает молодым узнать о прошлом и охватить взглядом весь жизненный цикл; и сколько женских жизней, впрочем, не слишком известных, делятся на совершенно разные периоды, из которых последний весь уходит на восстановление того, что они во втором так весело пустили на ветер! Пустили на ветер — но каким образом? Молодые люди себе этого не представляют, ведь перед глазами у них — старая и почтенная маркиза де Вильпаризи, откуда им знать, что нынешняя степенная дама, автор мемуаров, такая достойная в седом своем парике, была когда-то веселой прожигательницей жизни, которая, быть может, пленяла, быть может, разоряла мужчин, которые давно уже спят в могилах; впрочем, если она с искренней и настойчивой изобретательностью стремилась разрушить блестящее положение в свете, принадлежавшее ей по праву рождения, это отнюдь не значит, что даже в те давние годы г-жа де Вильпаризи не ценила это положение весьма высоко. Так неврастеник с утра до вечера плетет для себя паутину одиночества и бездействия, хотя сам же тяготится ими, и торопливо добавляет все новые ячейки к опутавшей его по рукам и ногам сети, но очень может быть, что мечтает он тем временем о балах, охотах и путешествиях. Мы постоянно трудимся, придавая форму нашей жизни, но при этом невольно, словно копируя рисунок, воспроизводим черты самих себя, а не того человека, которым нам было бы приятно быть. Презрительные приветствия г-жи Леруа в каком-то смысле соответствовали истинной натуре г-жи де Вильпаризи, но совершенно не отвечали ее желаниям.