Марсель Пруст - Сторона Германтов

И всего этого понемногу было в нынешнем салоне г-жи де Вильпаризи и в ее памяти, иной раз слегка подретушированной, благодаря чему более поздние воспоминания маркизы распространялись и на прошлое. Кроме того, г-н де Норпуа, не имея возможности создать своей подруге по-настоящему высокое положение, приводил к ней зато иностранных и французских государственных деятелей, которые нуждались в посланнике и знали, что самое действенное средство ему угодить — это бывать в салоне г-жи де Вильпаризи. Может быть, г-жа Леруа тоже знала этих европейских знаменитостей. Но она была обаятельная дама, пуще всего остерегалась выглядеть синим чулком и не пускалась в разговоры с министрами о восточном вопросе, а с романистами и философами о сущности любви. «О любви? — ответила она однажды претенциозной даме, спросившей у нее, что она думает о любви. — Я часто ею занимаюсь, но никогда о ней не говорю». Когда у нее бывали литературные и политические знаменитости, она, подобно герцогине Германтской, просто усаживала их играть в покер. Часто им это нравилось больше, чем беседы на общие темы, в которые вовлекала их г-жа де Вильпаризи. Но благодаря этим разговорам, которые в светском обществе, пожалуй, звучали несколько смешно, в «Воспоминания» г-жи де Вильпаризи вошли великолепные пассажи: их украсили такие рассуждения о политике, которые сделают честь любым мемуарам и любой трагедии в духе Корнеля. К тому же потомство может узнать только о салонах дам вроде г-жи де Вильпаризи, потому что такие как г-жа Леруа не умеют писать, а если бы и умели, у них бы не нашлось на это времени. И если литературные наклонности таких дам, как г-жа де Вильпаризи, возбуждают презрение дам, подобных г-же Леруа, то ведь презрение дам, подобных г-же Леруа, в свою очередь приносит неоценимую пользу таким дамам, как г-жа де Вильпаризи: оно оставляет синим чулкам досуг, которого требует литературный труд. Потому Бог, радеющий о появлении хорошо написанных книг, вдыхает это презрение в сердца дам, подобных г-же Леруа: ему ведомо, что, если бы они приглашали к обеду таких дам, как г-жа де Вильпаризи, те бы немедленно забросили перья и чернильницы, велели заложить карету и укатили часов на восемь.

Мгновение спустя медленно и торжественно в гостиную вошла старая дама высокого роста; из-под ее высокой соломенной шляпки виднелась монументальная прическа а-ля Мария-Антуанетта. Я тогда еще не знал, что это одна из тех трех, еще остававшихся в парижском обществе дам, которые, принадлежа, подобно г-же де Вильпаризи, к самому именитому роду, были по причинам, канувшим по тьму времен и ведомых лишь какому-нибудь старому щеголю минувшей эпохи, обречены принимать лишь самое отребье, то есть тех, кого нигде больше не принимали. У каждой из этих дам была своя «герцогиня Германтская», блистательная племянница, ездившая к ней по долгу родства, и ни одной не удавалось заманить к себе «герцогиню Германтскую» двух других. Г-жа де Вильпаризи состояла в самых тесных отношениях с этими тремя дамами, но не любила их. Вероятно, их положение, очень напоминавшее ее собственное, представляло для нее не слишком приятное зрелище. И потом, они были озлоблены и постоянно соревновались друг с другом, у кого чаще играют скетчи для гостей, доказывая сами себе, что у них настоящий салон, хотя состояния их по причине бурно прожитой жизни пришли в совершенное расстройство, так что теперь им в отчаянной борьбе не на жизнь, а на смерть приходилось считать деньги и приглашать для своих спектаклей актеров, согласных играть бесплатно. Вдобавок дама с прической а-ля Мария-Антуанетта всякий раз, видя г-жу де Вильпаризи, невольно вспоминала, что на ее пятницы герцогиня Германтская не ездит. Утешалась она тем, что зато к ней каждую пятницу ездит как добрая родственница принцесса де Пуа [92] …принцесса де Пуа … — Принцесса-герцогиня де Пуа — реальное лицо, урожденная Мадлен де Буа де Курваль (1870–1944). — ее собственная герцогиня Германтская, а г-жу де Вильпаризи она не навещает никогда, хотя с герцогиней очень дружит.

Тем не менее от особняка на набережной Малаке до салонов на улицах Турнон, Шез и Предместья Сент-Оноре протянулись узы столь же прочные, сколь и ненавистные, объединявшие три низвергнутых божества, и как же мне хотелось, порывшись в каком-нибудь словаре светской мифологии, узнать, какие галантные похождения, какое дерзновенное святотатство навлекли на них возмездие. Вероятно, именно одним и тем же блестящим происхождением и одним и тем же нынешним упадком во многом объяснялась их жгучая потребность одновременно и ненавидеть друг друга, и общаться друг с другом. И потом, каждой из них две других давали прекрасную возможность порадовать ее собственных гостей. А те, разумеется, воображали, что проникли в самый заповедный круг Предместья, когда их представляли обладательнице самых громких титулов, чья сестра вышла замуж за какого-нибудь герцога де Сагана или принца де Линя! Тем более что в газетах об этих так называемых салонах говорили несравненно больше, чем о настоящих. Даже самые великосветские племянники этих дам (тот же Сен-Лу, например), когда друзья просили ввести их в общество, говорили: «Я свожу вас к моей тетке Вильпаризи, или к моей тетке Х., у нее интересный салон». Главное, они знали, что им это будет проще, чем ввести тех же друзей в дома изысканных племянниц или невесток этих дам. Дряхлые старики и юные женщины, которым все рассказали старики, говорили мне, что этих старых дам не принимают по причине их крайне разнузданного поведения, а когда я замечал им, что такое поведение не помеха великосветскости, мне возражали, что у них это переходит всякие мыслимые границы. Безнравственность этих чопорных дам с безупречно прямыми спинами приобретала в устах тех, кто о них рассказывал, какие-то невероятные масштабы, соизмеримые разве что с величием доисторических эпох, когда на земле еще не перевелись мамонты. Словом, эти три Парки, увенчанные белой, розовой или голубой сединой, в свое время cвили веревки из бесчисленного числа кавалеров. Вероятно, нынешние люди так же преувеличивают грехи тех баснословных лет, как древние греки, сотворившие Икара, Тесея, Геракла из обычных людей, которые лишь слегка отличались от тех, кто спустя долгое время их обожествил. Но человека провозглашают собранием всех пороков не раньше, чем он теряет всякую способность им предаваться, а масштабы совершенного им преступления измеряют, и воображают, и раздувают исходя из масштабов гонений, которые на него обрушивает общество. В галерее символических фигур, именуемой у нас «светом», настоящие женщины легкого поведения, истинные Мессалины [93] …истинные Мессалины … — Валерия Мессалина (ок. 20–48 н. э.) — третья жена римского императора Клавдия, мать Британника и Клавдии Октавии, влиятельная и властолюбивая римлянка; ее имя стало нарицательным из-за ее жестокости и распутного поведения. , всегда являются в торжественном облике высокомерной дамы лет семидесяти по меньшей мере, которая принимает у себя не тех, кого хочет, а тех, кого может, у которой не соглашаются бывать женщины, чье поведение дает малейший повод к порицанию, и которую папа всегда награждает «золотой розой» [94] … которую папа всегда награждает «золотой розой»… — В Ватикане начиная со Средних веков отмечается день «Dominica in rosa» — «розанное воскресенье», когда папа римский награждает королевских особ в награду за их добродетель золотой розой с бриллиантами. ; подчас такая дама пишет книгу о юности Ламартина, и Французская академия удостаивает ее труд награды [95] … такая дама пишет книгу о юности Ламартина, и Французская академия удостаивает ее труд награды . — Пруст был знаком с некой виконтессой Фредерик де Жанзе, урожденной Аликс де Шуазель-Гуфье (1835–1915), которая в общем подходит под описание дамы с прической а-ля Мария-Антуанетта по имени Аликс; вдобавок эта дама опубликовала сочинение «Исследование и рассказы об Альфреде де Мюссе» (1891), напоминающие нам о «юности Ламартина». . «Здравствуй, Аликс», — сказала г-жа де Вильпаризи седовласой даме, причесанной под Марию-Антуанетту, пока дама обводила собрание пронзительным взглядом, определяя, нет ли в салоне чего-нибудь такого, что пригодилось бы для ее собственного, зная, что ей в любом случае придется обнаруживать это самостоятельно, поскольку зловредная г-жа де Вильпаризи непременно постарается это от нее скрыть. Скажем, г-жа де Вильпаризи приложила огромные усилия, чтобы не представить старой даме Блока из опасения, как бы его стараниями у нее, в особняке на набережной Малаке, не поставили тот же самый скетч, что у маркизы. Впрочем, это была месть. Накануне старая дама залучила к себе престарелую мадам Ристори [96] Аделаида Ристори (1822–1906) — итальянская актриса, приехала во Францию в 1855 г., играла с большим успехом и оставалась в Париже до 1866 г. , читавшую у нее стихи, и расстаралась, чтобы г-жа де Вильпаризи, у которой она переманила итальянскую актрису, до последней минуты об этом не узнала. А чтобы маркиза не прочла о событии в газетах и не обиделась, она сама как ни в чем не бывало приехала ей об этом рассказать. Г-жа де Вильпаризи рассудила, что знакомство со мной не чревато теми же опасностями, что с Блоком, и представила меня Марии-Антуанетте с набережной Малаке. Эта дама пыталась, совершая как можно меньше движений, сохранять и в старости фигуру богини, изваянной Антуаном Куазевоксом [97] …фигуру богини, изваянной Антуаном Куазевоксом … — Антуан Куазевокс (1640–1720) — скульптор; его произведения можно увидеть в садах Версаля, Тюильри и в Лувре. , фигуру, которая немало лет назад чаровала светскую молодежь и которую теперь горе-литераторы славили в буриме; во искупление своих бед она усвоила высокомерную осанку, свойственную людям, мечтающим рассчитаться со всем светом, но вынужденным по причине личных невзгод вечно кого-нибудь обхаживать; она с ледяным величием слегка кивнула мне, но тут же отвернулась и больше не обращала на меня внимания, будто меня тут не было. Такой манерой она преследовала двойную цель, словно сообщая г-же де Вильпаризи: «Видите, я не гонюсь за первым попавшимся знакомством, и молодые люди, что бы вы об этом ни думали, старая сплетница, ни в каком смысле меня не интересуют». Но четверть часа спустя, уходя, она воспользовалась всеобщей суматохой и шепнула мне, чтобы в ближайшую пятницу я пришел к ней в ложу, где будет одна из этой троицы, чье имя поразило мое воображение (упомянутая особа, кстати сказать, была урожденная Шуазель).