Марсель Пруст - Сторона Германтов

— Вы, с’дарь, собираетесь, кажется, писать о герцогине де Монморанси, — обратилась к историку Фронды г-жа де Вильпаризи ворчливо и с претензией на простонародный говорок, свойственный старинной аристократии, отчего ее отменная любезность омрачилась брюзгливой гримасой, этим досадным изъяном, присущим старости, о котором сама она и не подозревала. — Я п’кажу вам ее портрет, оригинал того, чья копия висит в Лувре.

Она встала и положила кисти рядом с цветами; стал виден ее маленький фартучек, который она повязала, чтобы не запачкаться красками, и это еще усилило тот облик деревенской жительницы, который придавали ей чепчик и очки с толстыми стеклами, хотя этот образ оспаривало великолепие ее челяди, дворецкого, подававшего чай и печенье, и ливрейного лакея, явившегося по ее звонку, чтобы осветить портрет герцогини де Монморанси, аббатисы одного из самых знаменитых капитулов на востоке Франции. Все встали. «Забавно, что в эти капитулы, где аббатисами были нередко наши двоюродные бабки, не принимали дочерей короля Франции. Это были очень закрытые капитулы». — «Не принимали дочерей короля? Но почему?» — спросил изумленный Блок. — «Да потому, что французский королевский дом унизил себя неравным браком». Изумление Блока все росло. «Неравным браком? Французский королевский дом? Почему?» — «Да потому, что породнился с домом Медичи, — самым что ни на есть бытовым тоном пояснила г-жа де Вильпаризи. — А портрет хорош, не правда ли? И прекрасно сохранился», — добавила она.

— Моя дорогая, — заметила дама, причесанная под Марию-Антуанетту, — помните, когда я приводила к вам Листа, он сказал, что именно этот портрет — копия.

— Я склонюсь перед любым суждением Листа в музыке, но в живописи!.. К тому же он уже к тому времени впадал в детство, и вообще я не припомню, чтобы он такое говорил. Но это не вы его ко мне привели. Я двадцать раз обедала с ним у княгини Сайн-Витгенштейн [98] …обедала с ним у княгини Сайн-Витгенштейн. — Княгиня Каролина Елизавета Ивановская (1819–1887), в замужестве Сайн-Витгенштейн, с 1848 по 1861 г. была спутницей жизни композитора Ференца Листа. .

Удар Аликс не достиг цели, она стояла неподвижно и молчала. Ее лицо, заштукатуренное слоями пудры, было словно каменное. И со своим благородным профилем она напоминала потрескавшуюся богиню в парке на замшелом треугольном цоколе, скрытом под накидкой.

— А вот другой прекрасный портрет, — сказал историк.

Тут дверь открылась и вошла герцогиня Германтская.

— Ну, здравствуй, — сказала г-жа де Вильпаризи, не кивнув головой, и протянула вновь прибывшей руку, вытащив ее из кармана передника; затем она перестала обращать внимание на племянницу и обернулась к историку: «Это портрет герцогини де Ларошфуко…»

В это время вошел молодой слуга дерзкого вида и прелестной наружности (черты его лица были изваяны с такой точностью и с таким совершенством, что красноватый нос и слегка раздраженная кожа казались совсем недавними следами резца скульптора); на подносе у него лежала визитная карточка.

— Это господин, который приходил к вашему сиятельству уже несколько раз.

— Вы ему сказали, что я принимаю?

— Он услышал голоса.

— Ну что ж поделаешь, пригласите его. Это один господин, которого мне представили, — пояснила г-жа де Вильпаризи. — Он сказал, что мечтает быть принятым в моем доме. Я никогда не давала ему разрешения ко мне приходить. Но, в конце концов, он уже пятый раз дает себе труд сюда явиться, не нужно обижать людей. Сударь, — обратилась она ко мне, — и вы, сударь, — добавила она, указывая на историка Фронды, — представляю вам мою племянницу герцогиню Германтскую.

Историк низко поклонился, я тоже; казалось, он полагал, что вслед за этим поклоном следует произнести нечто умное и сердечное, и уже готов был открыть рот, но вид герцогини Германтской его охладил: свой торс, словно существующий независимо от нее, она устремила вперед с преувеличенной любезностью и тут же четко откинулась назад, причем по ее лицу и глазам незаметно было, чтобы они обнаружили стоявшего перед ними человека; потом, испустив легкий вздох, она обозначила ничтожность впечатления, произведенного на нее историком и мной, посредством крыльев носа, которые раз-другой дернулись, с несомненностью давая понять, что ее внимание рассеянно и ничем не занято.

Вошел навязчивый посетитель; с простодушным и восторженным видом он направился прямо к г-же де Вильпаризи; это был Легранден.

— Горячо благодарю вас за то, что вы меня приняли, мадам, — произнес он, напирая на слово «горячо», — какую редкостную, утонченную радость подарили вы старому отшельнику! Уверяю вас, что ее отголоски…

Тут он резко замолчал, потому что заметил меня.

— Я показывала этому господину прекрасный портрет герцогини де Ларошфуко, жены автора «Максим», он достался мне по наследству.

Герцогиня Германтская раскланялась с Аликс и извинилась, что в этом году, как и в прошлые, не съездила к ней в гости. «Я узнавала о вас от Мадлен» [99] Я узнавала о вас от Мадлен … — Мадлен здесь — имя принцессы де Пуа. , — добавила она.

— Сегодня она у меня обедала, — отозвалась маркиза с набережной Малаке, удовлетворенно подумав, что г-жа де Вильпаризи никогда не могла этим похвастаться.

Тем временем я болтал с Блоком; я слышал, как переменился по отношению к нему его отец, и опасался, как бы он не позавидовал моему благополучию, поэтому я сказал ему, что его жизнь, должно быть, повеселей моей. С моей стороны это была простая любезность. Но очень самолюбивых людей такая любезность легко убеждает в том, как им повезло, или внушает им желание убедить в этом других. «Да, жизнь у меня и в самом деле прекрасная, — с блаженным видом подтвердил Блок. — У меня трое близких друзей, а больше мне и не надо, и прелестная подружка: я вполне счастлив. Немногим из смертных так щедро блаженство дарует отец наш Зевс». По-моему, он главным образом хотел похвастаться и чтобы я ему позавидовал. Кроме того, отчасти его оптимизм проистекал, пожалуй, из желания пооригинальничать. Он явно не желал отвечать на расспросы теми же банальностями, что другие люди: «Да так, ничего особенного»; например, когда я спросил: «Ну как, славно было?», имея в виду прием с танцами у него дома, на который я не смог прийти, он отозвался монотонным, равнодушным голосом, будто речь шла о другом человеке: «Да, очень славно, как нельзя лучше. Все было просто прелестно».

— Меня бесконечно интересует ваш рассказ, — сказал Легранден г-же де Вильпаризи, — я как раз на днях размышлял о том, что у вас с автором «Максим» много общего, вас роднит четкость и быстрота мысли, то, что я определил бы двумя противоречивыми формулами: ясная стремительность и запечатленная мимолетность. Сегодня вечером мне хотелось бы записывать все ваши слова — но я их запомню. Они, по выражению, помнится, Жубера [100] … по выражению, помнится, Жубера … — Жозеф Жубер (1754–1824) — французский писатель-моралист. В его книге «Мысли, опыты и максимы» (1842) читаем: «Правильно выбранные слова — сокращенное изложение фраз. Искусный писатель тянется к тем, что дружны с памятью, и отвергает те, что не дружны». , дружны с памятью. Вы никогда не читали Жубера? О, как бы вы ему понравились! Позволю себе прямо нынче же вечером послать вам его труды, буду гордиться тем, что познакомил вас с плодами его ума. Он не обладал вашей значительностью. Но в нем было то же изящество.