Марсель Пруст - Под сенью дев, увенчанных цветами

Г-н Блок-отец, знакомый с Берготтом только издали, а о его жизни знавший только из сплетен на галерке, открыл для себя столь же косвенный способ познакомиться с его произведениями — с помощью якобы литературных суждений и оценок. Он жил в мире приблизительностей, неточностей, где раскланиваются с пустотой, судят вкривь и вкось. Заблуждение и неосведомленность нисколько не вредят уверенности, даже наоборот. Таково благодетельное чудо, которое творит для нас наше самолюбие: поскольку мало кто обладает блестящими знакомствами и глубокими познаниями, те, у кого ничего подобного нет, воображают, будто именно им повезло больше всех: наше зрение устроено так, что при взгляде на общественную лестницу каждый воображает, будто лучшая ступенька на ней досталась именно ему, и видит только тех, кому повезло меньше, обделенных, достойных жалости; о тех, кто выше его, он рассуждает вслепую, клевещет на них, понятия о них не имея, судит их и презирает, не понимая. Правда, наших шатких личных преимуществ, помноженных на самолюбие, недостает, чтобы обеспечить каждому необходимую ему порцию счастья, бóльшую, чем другим, но на помощь приходит зависть и восполняет недостачу. Зависть изъясняется на языке презрения, а всё же фразу «Я не желаю с ним знакомиться» следует переводить так: «У меня нет возможности с ним познакомиться». Так она звучит на языке разума. А на языке страстей это звучит так: «Я не желаю с ним знакомиться». Все знают, что это неправда, но ведь такое говорится не просто из хитрости, а потому, что человек чувствует то, что говорит, и ему этого достаточно, чтобы не чувствовать себя хуже других, достаточно для счастья.

Так благодаря эгоцентризму каждый смертный представляет себе вселенную в виде громоздящихся у него под ногами ярусов, над которыми он властвует; г-н Блок позволял себе роскошь быть безжалостным властителем, когда утром, попивая шоколад, разворачивал газету, видел подпись Берготта под статьей и презрительно даровал ему короткую аудиенцию, во время которой произносил приговор и не отказывал себе в уютной радости повторять между двумя глотками обжигающего напитка: «Этого Берготта стало невозможно читать. Какую скуку развел, прохвост. Прямо хоть отказывайся от подписки. Какой сумбур! Какая жвачка!» И удовлетворенно жевал бутерброд.

Впрочем, значительность г-на Блока-отца распространялась и за пределами круга его близких. Прежде всего выдающимся человеком его считали его собственные дети. Дети всегда или в грош не ставят родителей, или уж превозносят их на все лады, и для хорошего сына его отец всегда лучший из отцов, пускай даже у него нет никаких объективных причин для восхищения. А г-ном Блоком вполне можно было восхищаться: он был образован, неглуп, дружелюбен по отношению к своим. В тесном семейном кругу его любили, тем более что если в «обществе» человека судят исходя из некоего, пускай абсурдного, эталона и неких установленных, пускай бессмысленных, правил, сравнивая его со всеми другими светскими людьми, то в разобщенных буржуазных кругах на обедах и семейных вечеринках всё вращается вокруг людей, которых объявили приятными, занятными, хотя в светских кругах они бы и двух дней не продержались в репертуаре. И наконец, в этой среде, для которой фальшивое величие аристократии не существует, ему на смену приходят еще более безумные критерии. Так родня, и самая близкая, и самая отдаленная, благодаря воображаемому сходству усов и верхней части лица, уверяла, что г-н Блок — «вылитый герцог д’Омаль» [228] … «вылитый герцог д’Омаль». — Анри Орлеанский, герцог д’Омаль (1822–1897) — четвертый сын короля Луи Филиппа. Храбрый военачальник, он в то же время был историком и членом Французской академии. . (Так в мире клубных посыльных всегда найдется один, который носит фуражку набекрень и зауженную куртку, воображая, что похож на иностранного офицера, — разве это не придает ему индивидуальность в глазах других рассыльных?)

Сходство было весьма отдаленное, но служило чем-то вроде патента на благородство. Все повторяли: «Блок? Который? Герцог д’Омаль?» Вот так люди спрашивают: «Принцесса Мюрат? Которая? Неаполитанская королева?» [229] «… Принцесса Мюрат? Которая? Неаполитанская королева?» — Принцесса де Ваграм стала называться неаполитанской королевой, когда в 1851 г. вступила в брак с Жозефом-Жоашеном-Наполеоном Мюратом, внуком маршала Мюрата. Не следует путать ее с Мари-Софи-Амели, которая стала королевой Неаполя вследствие брака с Франциском II; она будет фигурировать в продолжении «Поисков». И наконец, мнимым превосходством в глазах родни наделяли его еще некоторые мелочи. Не замахиваясь на обладание собственным экипажем, г-н Блок по определенным дням брал напрокат открытую викторию с двумя лошадьми и пересекал Булонский лес, привольно раскинувшись в небрежной позе: два пальца служили опорой для виска, два других поддерживали подбородок, и незнакомые принимали его за фанфарона, зато родные свято верили, что по части щегольства дядя Соломон заткнет за пояс Грамон-Кадрусса [230] … дядя Соломон заткнет за пояс Грамон-Кадрусса . — Французские комментаторы считают, что Пруст имеет здесь в виду Шарля-Робера де Грамон-Кадрусса (1808–1865), потомка известного рода Грамонов, который вел беспутную жизнь и под конец жизни уехал на Восток. . Он был из тех людей, которых в случае их смерти светская хроника газеты «Радикал» [231] … светская хроника газеты «Радикал» … — «Le Radical», парижская ежедневная газета левого толка, основана в 1871 г. относит к разряду «лиц, прекрасно знакомых парижанам», поскольку при жизни они обедали за одним столиком с главным редактором этого листка в каком-то ресторане на бульварах. Г-н Блок сказал нам с Сен-Лу, что Берготту хорошо известно, почему он, г-н Блок, с ним не здоровается: недаром при встречах в театре или в клубе он отводит взгляд. Сен-Лу покраснел: он подумал, что не может же это быть Жокей-клуб, где президентом был его отец. С другой стороны, это должен был быть относительно закрытый клуб, ведь г-н Блок сказал, что сегодня бы Берготта туда уже не приняли. Опасаясь, что «недооценил противника», Сен-Лу робко осведомился, не имеется ли в виду клуб Королевской улицы [232] «Клуб Королевской улицы» возник в 1852 г. и поначалу был собранием друзей, которых отбирали чрезвычайно тщательно, а в конце концов влился в знаменитый «Жокей-клуб». Проникнуть туда было трудно, особенно евреям, но Шарль Хаас (главный прототип Сванна) состоял его членом. , в семействе Сен-Лу считавшийся недостаточно аристократическим — туда иногда принимали евреев. «Нет, — небрежно, гордо и стыдливо ответствовал г-н Блок, — это маленький клуб, но куда более приятный, клуб Болванов [233] Клуб Болванов возник в 1824 г., поначалу он представлял собой собрание злоязычных отставных военных. . К публике там относятся с большим разбором». — «А разве не сэр Руфус Израэль там президент?» — спросил младший Блок, пытаясь подбросить отцу достойный предлог прилгнуть и не подозревая, что в глазах Сен-Лу этот финансист не обладал тем же авторитетом, что в его собственных. На самом деле в клубе Болванов состоял не сэр Руфус Израэль, а один из его подчиненных. Но подчиненный этот, будучи с хозяином в прекрасных отношениях, имел в своем распоряжении визитные карты великого финансиста, и уделял одну из них г-ну Блоку, когда тот отправлялся в путешествие по железной дороге, управляющим которой был сэр Руфус, что и давало Блоку-отцу повод говорить: «Загляну-ка в клуб, попрошу у сэра Руфуса рекомендацию». А карта давала ему возможность пускать пыль в глаза начальникам поездов. Барышням Блок было интереснее говорить о Берготте, и вместо того, чтобы развивать тему «Болванов», младшая сестра спросила о нем самым что ни на есть серьезным тоном, воображая, что для упоминания талантливых людей нет на свете более подходящих выражений, чем те, которые употреблял ее братец: «А он вправду потрясающий парень? Один из великих, таких как эти парни, Вилье или Катюль?» [234] … таких как эти парни, Вилье или Катюль? — Столь панибратски упоминаются Вилье де Лиль-Адан (1838–1889) и Катюль Мендес (1841–1909), два поэта-парнасца. Оба они были также и драматургами. — «Я его несколько раз встречал на генеральных репетициях, — изрек г-н Ниссим Бернар. — Это недотепа, настоящий шлемиль» [235] « Это недотепа, настоящий шлемиль ». — По одному толкованию, словцо «шлемиль», заимствованное из идиш, представляет собой еврейское сокращение имени Соломон (Ф. Павленков. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка, 1907). По другому — оно происходит от древнееврейского schlomiel, от schalom — спасение, i — мой, El — Бог (А. Д. Михельсон. Объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней, 1865). В любом случае оно означает неудачника, убогого. Но у людей начитанных оно ассоциируется в первую очередь с повестью немецкого романтика Адельберта фон Шамиссо (1781–1838) «Удивительная история Петера Шлемиля» (1813), а у непросвещенных родственников Блока — со словцом из языка, которого ассимилированные евреи избегают. . В аллюзии на повесть Шамиссо не было ничего страшного, однако словцо «шлемиль» принадлежало к тому полунемецкому-полуеврейскому наречию, которое г-н Блок обожал в тесном семейном кругу, но считал вульгарным и неуместным в присутствии чужих. Он тут же бросил грозный взгляд на дядю. «У него есть талант», — заметил Блок. «Вот оно как!» — серьезно протянула сестра, словно давая понять, что это меня извиняет. «Талант есть у всех писателей», — презрительно произнес г-н Блок. «И даже говорят, — сказал его сын, подняв вилку и с дьявольски ироническим видом прищурив глаза, — что он выставит свою кандидатуру в Академию». — «Да ладно! У него для этого слишком легковесный багаж, — возразил г-н Блок-отец, который вроде бы не разделял презрения, которое питали к Академии его сын и дочки. — Не того полета птица». — «К тому же Академия — это салон, а у Берготта там никакого кредита», — провозгласил богатый дядюшка г-жи Блок, существо беззлобное и смиренное, чья фамилия, Бернар, сама по себе насторожила бы, вероятно, бдительность моего деда и уж наверняка показалась бы ему не вполне соответствующей лицу, словно перенесенному из дворца Дария и воссозданному г-жой Дьелафуа, даже если бы над всем его обликом, пришедшим прямо из Суз [236] … перенесенному из дворца Дария … пришедшим прямо из Суз … — Сузы — один из древнейших городов мира, расположенный на территории современного Ирана. Персидский царь Дарий I нашел слишком тесным для себя древний дворец эламских царей, построенный на искусственном холме, и перестроил его по своему вкусу. Этот дворец обнаружили в 1885 г. супруги Марсель-Огюст и Жанна Дьелафуа. Между прочим, именно в Сузах Есфирь стала царицей и смогла спасти евреев от геноцида. , не витало, подобно крылатому быку с человечьей головой родом из Хорсабада [237] … крылатому быку с человечьей головой родом из Хорсабада … — Хорсабад — местность в Вавилонии, недалеко от Ниневии; известна благодаря раскопкам Поля Эмиля Боттá (1843), положившими начало ассириологии. Старинный город был построен в 711 г. до Р. Х. Саргоном II. Бóльшая часть скульптурных находок (фризы, рельефы с клинообразными надписями) хранятся в парижском Лувре. , имя Ниссим, избранное каким-нибудь любителем восточного колорита, жаждущим придать этому облику истинно восточное завершение. Но г-н Блок всё время осыпал дядю оскорблениями: не то его возбуждало, что козел отпущения был такой добродушный и беззащитный, не то, поскольку виллу оплатил г-н Ниссим Бернар, облагодетельствованный племянник хотел показать, что это не мешает ему оставаться независимым, а главное, что он и не думает обхаживать богатого родственника в надежде на наследство. Дяде было обиднее всего, что с ним обходятся так грубо при метрдотеле. Он пробормотал нечто невнятное, можно было разобрать только слова «при мешорес» [238] …можно было разобрать только слова «при мешорес» . — То есть при слугах. Согласно этимологическому словарю Фасмера, мишурис — коридорный, служитель в гостинице (от ивр. «мешарет, шейрет» — служить). . В Библии «мешорес» означает «служитель Божий». Блоки пользовались между собой этим словечком для обозначения прислуги и очень веселились, потому что были уверены, что ни слуги, ни христиане их не понимают, что позволяло г-ну Ниссиму Бернару и г-ну Блоку чувствовать себя вдвойне исключительными — в качестве «господ» и «евреев». Но при посторонних последнее из этих двух удовольствий превращалось в неудобство. И когда дядя говорил «мешорес», г-н Блок находил, что он чересчур выпячивает свое восточное происхождение: так кокотка, пригласив в гости своих подруг вместе с порядочными людьми, раздражается, когда подруги намекают на свое ремесло или выражаются слишком вольно. Так что дядино увещевание не только не произвело на г-на Блока никакого впечатления, но наоборот, окончательно вывело его из себя. Он принялся набрасываться на несчастного дядю по каждому поводу. «Ну конечно, можно не сомневаться: вы не упустите ни малейшей возможности ляпнуть какую-нибудь банальность. А будь Берготт здесь, вы бы первый перед ним лебезили!» — заорал г-н Блок г-ну Ниссиму Бернару, печально клонившему к тарелке курчавую свою бороду царя Саргона. Мой приятель, кстати, с некоторых пор отпустил бороду, такую же иссиня-черную и кудрявую, как у двоюродного деда.