Алексис Киви - Семеро братьев

Настал рождественский сочельник. На дворе стоит оттепель, небо затянуто серыми тучами, только что выпавший снег покрывает горы и долины. Из лесу доносится тихий шорох; тетерев сидит на ветке березы; стайка свиристелей поклевывает на рябине красные ягодки; сорока, любопытная дочь сосновых лесов, таскает веточки для своего будущего гнезда. И в бедной лачужке и в роскошных хоромах в этот вечер царят радость и покой; в избушке братьев на поляне Импиваары тоже царит покой. У самого входа стоит воз соломы, который они привезли из имения Виэртола, чтобы застелить в честь рождества пол. Братья и здесь не могли забыть шелеста рождественской соломы, самого радостного воспоминания их детских лет.

Из избы доносятся шипение раскаленной каменки и мягкие шлепки веников. Братья решили на славу попариться под рождество. Вдоволь побаловав себя жарким парком, они сходят вниз, одеваются и присаживаются отдохнуть на бревна, положенные вдоль стен вместо лавок. Они сидят, отдуваясь и обливаясь потом. В избе светит пылающая лучина. Валко в стойле похрустывает овсом: братья и для нее устроили праздник; дремлет на жердочке петух, у печи лежат Килли и Кийски, положив морды на лапы, а на коленях у Юхани мурлычет старый юколаский кот.

Тимо и Симеони наконец принялись готовить ужин, а остальные — таскать в избу снопы соломы. Развязав их, братья расстелили солому по полу слоем с четверть аршина, а на полке, где они обычно коротали вечера и ночи, и того толще. Ужин скоро был готов: семь хлебов, дымящаяся медвежатина в двух дубовых мисках и жбан пива стояли на столе. Пиво братья сварили сами — они не забыли, как готовила этот напиток их покойная мать. Однако они сварили его чуть покрепче обычного крестьянского пива. Совсем темно-бурое, оно пенилось в жбане, и стоило выпить один лишь ковш, как в голове уже начинало мутиться. И вот братья сели за стол, чтобы отведать и мяса, и хлеба, и пенящегося пива.

А а п о. Угощения у нас хоть отбавляй.

Ю х а н и. Ешь-пей, ребята, на то ведь и рождество. Всем рождество — и людям и скотинке. А ну-ка, братец Тимо, полей пивом овес в яслях. Вот так! От одного ковша не убудет. В такой вечер нечего скупиться, пусть все получают свое — и лошадка, и собаки, и кот вместе с веселыми братьями Юкола. А петушок пусть спокойно поспит, он свою долю получит завтра. Вот вам, Килли и Кийски, добрый кусок мяса, а вот и тебе, мой бедный кот. Но сперва, пучеглазый, подай лапку! Вот так! А теперь другую! Поглядите-ка, что наш кот выделывает, — небось сразу скажете, что и я могу кое-чему научить. Ишь ведь, уже обе лапки подает. Сидит важно, будто степенный дед, и лапки мне сует, проказник! Вот так!

А а п о. Ох и шутник!

Т у о м а с. Чему только не приходится учиться на старости лет!

Ю х а н и. Не вдруг далась эта наука. Но я не отстал от плутишки, пока он обеими лапками не поблагодарил своего учителя. А теперь он совсем молодец, и учитель вознагражден сторицей. Вот это кот! На-ка, съешь кусочек медвежатины. А теперь и вам, Килли и Кийски. Вот, вот! Недаром говорится: лучше хозяина обижай, но не его собаку. Верно сказано! Я только хочу добавить: лучше обижай Юсси Юколу, но не его кота.

Э р о. Передай-ка, Юхани, пиво.

Ю х а н и. На, возьми. Пей, братец, пей, раб божий, раз теперь рождество и в клети не пусто. И чем нам здесь не житье? О чем тужить? Пусть хоть весь белый свет сгорит дотла, лишь бы Импиваара с окрестностями уцелела! Мы живем да поживаем сами по себе, и не надо нам кланяться злым людям. Хорошо нам здесь! Лес для нас — и луг, и поле, и мельница, и дом на веки вечные.

Т и м о. И кладовая с мясом.

Ю х а н и. Вот именно! Хорошо нам тут! Спасибо тебе, Лаури, что надоумил нас выбраться из мирской суеты. А тут вольная волюшка да покой. Еще раз спрашиваю: о чем нам тужить, пускай хоть весь свет сгорит в жарком огне, — лишь бы уцелела северная часть Юколы и семеро ее сыновей.

Т и м о. Э, брат, дай только красному петушку разгуляться по белу свету, как от Юколы и ее семерых сыновей останется один пепел.

Ю х а н и. Это я и без тебя знаю. Но ведь человек волен думать что угодно. Он может вообразить себя властелином мира или навозным жуком; или представить, как вдруг сгинут и бог, и дьявол, и ангелы, и весь род человеческий, все живые твари на земле, в воде и воздухе; или как исчезнут земля, небо и ад, будто комок пакли в огне, и настанет тьма беспросветная, и уж никогда больше петух не возвестит божьего дня. Вот как летает мысль человеческая, и кто бы мог расставить сети на ее пути?

Т и м о. А кому дано понять устройство мира? Только не смертному — он туп и глуп, как баран. И лучше всего принимать все как есть, пускай все идет своим путем, а там будь что будет. Будем себе поживать.

Ю х а н и. И чего нам не жить? Чего нам не хватает?

Т и м о. «Ни милости божьей, ни птичьего молока!» {61} 61 «Ни милости божьей, ни птичьего молока!» — Тимо употребляет в обратном смысле народную поговорку: «Все у нас имеется — и милость божья и птичье молоко». В амбаре полно снеди, а в избе тепло. Знай себе валяйся на соломе.

Ю х а н и. Вот, вот. Валяемся, как бычки на свежей подстилке. Париться можем, когда на ум взбредет, и поесть, когда захочется. Но сейчас мы как будто уж сыты. Остается только благословить себя и убирать со стола.

С и м е о н и. Погодите, я прочту застольную молитву да спою псалом.

Ю х а н и. Оставь до другого раза. Что ж ты до еды не прочел молитвы? А ну, Эро, ты моложе всех, сходи-ка нацеди пива из бочки.

С и м е о н и. Стало быть, ты не позволишь спеть псалом в честь рождества?

Ю х а н и. Какие, брат, из нас теперь певцы! Споем да помолимся каждый про себя, так будет угоднее богу. А вот и пиво опять тут. Пенится и шипит, как водопад Кюрё. Спасибо, братец! Ну-ка, Туомас, выпей, да не жалеючи.

Т у о м а с. Я долго раздумывать не стану.

Ю х а н и. Вот так пьет настоящий мужчина! После этаких глотков мы споем не хуже кантора:

Именно так. Мы пьем бурое ячменное пиво, нас согревают жаркие дрова да смолистые пни, а под нами — мягкая солома, и на ней, пожалуй, не отказались бы испробовать свои силы даже короли или великие князья. Одно словечко, Туомас. Как-то Аапо уверял, что ты гораздо сильнее Юхани, но мне что-то не верится. Уж не схватиться ли нам, а? Попробуем?

С и м е о н и. Да полно вам! Пожалейте свежую солому — хотя бы до завтрашнего дня.

Ю х а н и. Веселью только теперь и разгораться. Ведь канун праздника всегда важнее самого праздника, а солома все равно пойдет на подстилку. Ну что, Туомас?

Т у о м а с. Что ж, можно испробовать.

Ю х а н и. Будем бороться накрест?

Т у о м а с. Ладно.

Ю х а н и. Давай начнем!

А а п о. Погоди, брат! Дай и Туомасу взяться за пояс твоих штанов.