Алексис Киви - Семеро братьев

Т и м о. Не горюй, хоть она и вдвое тупее. Что из того? Ты одолеешь букварь в два года, а я, значит, в четыре. Тут нужно терпение, больше ничего.

Ю х а н и. Ишь, да этой шуткой ты немало дней со своих сроков скинул, целый год! А вообще-то, парень, черту в сани мы сели! Не один пот прошибет, и букварь, покуда мы его от корки до корки вызубрим, в мочало превратится. Да поможет нам господь!

Т и м о. Но я его все равно выучу.

Ю х а н и. И я тоже, пусть даже покажется, будто грызешь камешки или сырую картошку. Обязательно выучу, раз пастор так добр и милостив к нам, что даже жалко его становится. Но где же нам взять толкового и мягкосердечного учителя?

А а п о. Я тут подумал об одном. Я на тебя гляжу, Эро. Да, да, у тебя умная голова, спору нет. Благодари бога за такой дар да забирай кошель с едой и букварь и отправляйся-ка на несколько недель в люди. Поди на выучку к яхтфохту, к этому славному охотнику на волков. Он знающий человек и, думаю, не откажется поучить тебя, особенно если дадим ему в награду за труды хорошую пожогу и несколько глухарей на жаркое. А как только выучишь самое важное из положенного, сразу вернешься домой и примешься учить нас.

Ю х а н и. Вот как. Нас будет учить Эро. Гм. Эро? Только не возгордись, Эро, вот что я тебе скажу.

Э р о. Ни-ни! Учитель пусть шествует перед своими учениками, показывая им благой пример, и да помнит он о суровом судном дне, когда ему придется сказать: «Вот, отче, я, и вот те, которых ты дал мне».

Ю х а н и. Ишь, ишь, уже кольнул! Нет, дело мы поставим вот как: учить ты меня будешь, когда я захочу, и будешь молчать как рыба, когда я захочу. И читать я буду тебе, как мне пожелается. Вот так-то. В послушании мы тебя удержим, это тебе и так известно. А придумано, может, и не худо.

Т у о м а с. Да, это лучший совет из всех, какие нам когда-либо подавал Аапо.

Ю х а н и. Тысячу рикси за такой совет!

А а п о. Что ты сам об этом думаешь, Эро?

Э р о. А я еще подумаю.

А а п о. Все пойдет как нельзя лучше. А теперь я хочу высказать вам свою самую заветную думу. Она стоит внимания. Парни удалые, братья мои! Да появится в Импивааре славное хозяйство, да поднимется оно в дремучем лесу силою семерых работников. Да, да, глаза ваши округляются и смотрят на меня удивленно. Но подумайте сами: прокормиться здесь, в глуши, день ото дня становится все труднее, редко слышим мы уже медвежий рев, да и глухарь не часто взлетает из-под ног. И заметьте еще одно: «Не добро человеку быть едину». Мы еще задумаемся над этим. Но не дикому бродяге в глуши лесной мечтать о брачном ложе — ведь он и себя с трудом кормит, не то чтоб еще жену с детьми. Но расчистим под луг этот огромный лес, распашем эту золотую поляну и мало-помалу пристроим к избе конюшню, хлев, овин, чердак и другие постройки, смотря по нужде. И в Импивааре у нас будет настоящая усадьба, получше родной Юколы. И еще до того, как мы вернем себе старую Юколу, здесь у нас уже ласково зазеленеют луга, заколышутся тучные нивы и вечером из лесу с мычанием будет возвращаться пестрое стадо.

Ю х а н и. Говоришь-то ты красиво, но не забывай, братец, что у нас уже есть хозяйство. Оно, правда, отдано в аренду, но через несколько лет опять будет наше.

А а п о. За эти годы мы станем такими лодырями, каких на свете мало. Пожалуй, даже ноги от земли нам будет лень поднимать. И хозяйство наше останется таким же жалким, как прежде. Я слыхал, кожевник — плохой работник, копун и недотепа, и перемен в Юколе не видно — ни на пашне, ни на лугах. Да будь даже иначе, разве не лучше, когда у нас вместо одной усадьбы будет две: Юкола и Импиваара. Тогда и люди посмотрят на нас с уважением, и любая румяная и пригожая хозяйская дочка в Хяме охотно выйдет за всякого из нас замуж. За работу, братья! Не пожалеем сил, жизнь сполна наградит нас за труды. А люди, как мы видим, вовсе не такие уж мошенники. По-моему, они платят нам той же монетой, что и мы им. И тот, кто вечно сетует на людскую несправедливость, пусть заглянет в свою душу. Это правда, что люди часто задевали нас, святая правда, но к тому больше причастны эти канальи из Тоуколы, да и то, пожалуй, не совсем без причины. Как бы то ни было, но лучше все-таки мир и согласие. А мир мы быстро восстановим, коли захотим всем сердцем. Вот увидите: потрудимся мы здесь, как подобает добрым людям, и когда вернемся в Тоуколу, наши старые враги посмотрят на нас с бо́льшим уважением, чем прежде. И если мы в ответ посмотрим на них поласковей, то очень скоро настанет день согласия. Правда, это будет стоить нам хлопот, не раз заскрипишь зубами от тяжких трудов, но без этого никогда не цвести здесь нивам. И заметьте себе, всем сердцем поймите, какая нас ждет награда: мы будем людьми, со всеми заживем в мире, у нас будут две усадьбы, наше будущее навсегда станет нам мысом Доброй Надежды, и могила на закате дней наших покажется нам не устрашающей пропастью, а местом сладкого отдохновения, преддверием в райские чертоги.

Т у о м а с. Красиво говоришь, правильно, и я с тобой согласен. Послушаемся его, братья, он задумал великое дело. И мы заживем новой жизнью — словно заря взойдет над лесом. Я согласен!

Т и м о. И я.

С и м е о н и. Господь услышал нас — и жизнь наша светлеет. Я согласен с твоей думой, Аапо.

Э р о. Я тоже. Такой шаг под стать мужчинам.

Ю х а н и. Неужели я, ваш ничтожный старший брат, не сделаю того же? Я согласен и весь век буду вспоминать этот счастливый день. Ведь до цепей или до казенной серой шинели и барабанного боя было уже рукой подать, а теперь мы опять далеки от всего этого и стоим средь шума родных лесов. Точно в темень ночную над нами вдруг просветлело небо, и, будем уповать, этот свет еще все тучи разгонит, и тогда «загорятся божьи свечки», как поется в пастушьей песенке. Да, бог и ленсман постарались для нас. Теперь и мы постараемся в свой черед.

На следующий день они отправили Эро в путь-дорогу за наукой. Он был снаряжен на славу: за спиной кошель, на плече перетянутая посередине котомка, за пазухой букварь, — и так он потопал к яхтфохту. А остальные братья, вооружившись мотыгами и лопатами, принялись вскапывать поляну вокруг избы. День ото дня расширялся участок с комьями изрезанного дерна, под которыми навеки были погребены стебельки брусники и кошачьи лапки. Разделав на поляне огромное поле, способное прокормить семерых мужчин, братья перешли в лес, что был пониже, и начали валить под луг столетние ели, которые дремали, закутавшись в моховые шубы. И снова застучали топоры, с грохотом повалились на влажную землю деревья. Братья окорили стволы, сложили в кучи сучья, чтобы зимой подвезти их к дому, а бревна для постройки овина и хлева отнесли на поляну. Размеренным шагом друг за дружкой они шли с тяжелым бревном на шести могучих плечах, и, поднявшись на поляну, по команде Юхани все вместе сбрасывали свою ношу, и с грохотом падало бревно, от чего гудела земля и глухо вторил ей лес. Луг все больше расширялся от опушки к югу, а у братьев появился лес для будущих построек.