Стивен Крейн - Третья фиалка

Вернувшись в берлогу, Морщинистый первым делом сказал:

— Так, ребята, больше вы над Билли глумиться не будете, это понятно?

— Мы? — воскликнул Горе. — Хорошо, не будем. А как насчет тебя?

— Меня это тоже касается.

— Ага! — закричал Пеннойер. — Билли, видать, задал тебе хорошую трепку.

— Нет, — отмел его предположение Морщинистый. — Но он дал мне понять, что… как бы вам сказать… одним словом, это для него священно.

Когда друзья захихикали, он покраснел.

После полудня, медленно спускаясь по ступенькам вниз, Хокер чуть не налетел на перо шляпки, увенчивавшей голову стройной, гибкой девушки.

— Привет, Кутерьма! — воскликнул он. — Ты, я вижу, торопишься.

— Это ты, Билли? — спросила гостья, вглядываясь в темноту — в коридорах дома, будто в старой крепостной башне, всегда царила темнота.

— Ну да, я. А ты куда летишь?

— Наверх, к ребятам. Прихватила бутылку вина и… немного солений. Хочу вечером устроить ужин. Ты еще вернешься, Билли?

— Что? А, нет, не думаю.

В этот момент на него случайно упал луч света, струившийся через мутное стекло оконца.

— Ого, с ума можно сойти! — воскликнула девушка. — Билли, да ты просто великолепен! Куда это ты собрался? Уж не на коронацию ли?

— Нет, — ответил Хокер, с самым серьезным видом оглядывая свой шейный платок и костюм. — Дело в том, что… э-э-э… в общем, мне нужно нанести один визит.

— Визит? Благослови нас Бог! И ты, Билли, в самом деле наденешь эти серые перчатки, которые держишь сейчас в руке? Погоди, не уходи, если завернешь за угол, будет уже поздно. На этой улице их точно не оценят.

— Ну да, ну да, — быстро согласился Хокер, сводя значимость перчаток к минимуму.

Девушка подняла на него глаза и спросила:

— И к кому же ты собрался с визитом?

— Э-э-э… к другу, — ответил Хокер.

— Этот друг, должно быть, личность поистине выдающаяся, потому как выглядишь ты что надо. Может, пораньше вернешься, Билли, а? Мы бы все вместе поужинали.

— Э-э-э… не уверен, что у меня получится.

— Возвращайся, говорю тебе! Вспомни, как мы всегда веселимся за ужином. Давай, Билли!

— Э-э-э… я…

— Нельзя быть таким дураком! — Девушка топнула ножкой и гневно сверкнула на него глазами.

— Ну, хорошо, я подумаю… если получится, то… но сказать точно…

И Хокер поспешно ушел.

Вскоре он уже стоял у входа в сурового вида дом и нервными пальцами крутил звонок.

Но ее дома не оказалось. Когда он спускался по лестнице, у него были глаза человека, которому судьба нанесла жестокий удар. На улице лицо его приняло выражение человека, которому причинили страшную боль. А когда Хокер завернул за угол, губы его как-то странно скривились, будто у человека, жаждущего мести.

— В самый раз, — заявил Горе.

— Нет, надо охладить еще, — возразил Морщинистый.

— Не спорь, я прекрасно знаю, какой должна быть температура красного вина.

— Что-то не верится. Если бы это была молочная сыворотка, ты бы действительно знал, но вот что касается вин, то здесь лучше помолчи.

Их спор разрешила Флоринда.

— Надо остудить еще, — заявила она, положив на бутылку ладонь. — Горе, поставь ее на подоконник.

— Хм! Слушай, Кутерьма, я думал, твои познания ограничиваются лишь…

— Заткнись! — вмешался Пеннойер, хлопотавший в дальнем углу. — Скажи лучше, кто отправится за картофельным салатом. А? Кто?

— Морщинистый, — ответил Горе.

— Горе, — ответил Морщинистый.

— Ну вот, — произнес Пеннойер, подходя ближе и с довольным видом оглядывая результат общих усилий. — Ноу нас только три нормальных бокала и один без ножки; стало быть, тебе, Горе, придется пить из чашки.

— Чтоб я дважды сдох, причем каждый раз негром! — закричал Горе. — Даже не просите меня пить красное вино из чашки, пусть даже из-за этого моя душа будет вечно гореть в аду!

— Ну ты и придурок, говоришь, как недоделанный британский чурбан, никогда не видевший, как садится солнце! Что тебя не устраивает?

— Это не меня, а тебя что-то не устраивает! Смотри, у нас три обычных бокала и один без ножки, а нас как раз четверо.

— Да, но если вернется Билли Хокер…

— То пусть и пьет из чашки. Он…

— Нет, он из чашки пить не будет, — внезапно выпалила Флоринда. — Из чашки буду пить я.

— Не кипятись, Кутерьма, — смиренно ответил Горе. — Так и быть, чашку возьму я. Но мне все же непонятно, почему Билли Хокер…

— Чашку вы дадите мне, — твердо повторила Флоринда.

— Но зачем? Если…

— Горе, оставь ее в покое, — прикрикнул на друга Морщинистый. — Она решила, что тем самым совершает героический поступок, и теперь ты ее ничем не прошибешь.

— Так кто все-таки пойдет за картофельным салатом? — вновь воскликнул Пеннойер. — Кто, а?

— Морщинистый, — сказал Горе.

— Горе, — сказал Морщинистый.

— А вам известно, — заметила Флоринда, отрываясь от спагетти, над которыми усиленно колдовала, — что теперь Билли Хокер мне интересен уже не так, как раньше?

Ее рукава были закатаны выше очаровательных локотков, вилку она сжимала в руке с таким видом, будто приготовление спагетти вселяло в нее вдохновение, будто она была без ума от этого занятия.

В комнате на несколько мгновений повисла тишина, которую вежливо нарушил Морщинистый:

— Нет, не известно.

— Нет? — продолжала она. — Ну что же, может быть, мне действительно это только показалось. — Вдруг она вздрогнула и посмотрела на дверь: — Слушайте! Мне кажется, это он!

Из дальнего коридора донесся приглушенный звук шагов, но вскоре смолк, и вновь стало тихо.

— Я думала это он… — сказала девушка, возвращаясь к своей стряпне.

— Надеюсь, наш старый индеец все же придет, — высказал предположение Пеннойер. — Но если честно, верится не очень. Я так понимаю, он отправился на встречу с…

— С кем? — тут же спросила Флоринда.

— С кем, с кем! Ни для кого не секрет, что они обычно ужинают с Холланденом, когда оба оказываются в Нью-Йорке.

— Да, Пенни, — вздохнула девушка, — невысокого же ты мнения о моих умственных способностях, если полагаешь, что я могу проглотить твое неумелое вранье. Хотя, если честно, мне все равно. Нет, правда.

— Конечно же все равно, — согласился Пеннойер.

— Правда-правда.

— Ну конечно.

— Слышите! — воскликнул Горе, стоявший ближе всех к двери. — Это уже действительно он.

К ним действительно кто-то направлялся, насвистывая арию из «Травиаты», звучавшую то ясно, то приглушенно, по мере того как исполнитель сворачивал из коридора в коридор. Эта мелодия была такой же неотъемлемой частью Хокера, как и его пиджак. Спагетти достигли критической стадии, и Флоринда сосредоточила на них все свое внимание.

Хокер открыл дверь, перестал свистеть и мрачно бросил: