Петр Радченко - На заре

Но мало-помалу они все же разговорились.

— Сегодняшний приказ ревкома читал? — подгоняя сбатованных [100] Сбатовать — связать поводья лошадей в один узел, чтобы стояли смирно. коней, спросил Григорий.

— Насчет седел? — отозвался Виктор.

— Да.

— Читал.

— Оружие отобрали, теперь — седла.

— Значит, так надо.

— Седел никто не понесет, — сказал Григорий.

— Заставят.

— Это еще бабушка надвое сказала.

Виктор насмешливо покосился на Григория.

— Бабушка, говоришь? А видел, как станичники оружие сдавали?

— То хиба люди? — отмахнулся Григорий.

— Похоже, что только ты человек!

Они свернули с дороги, подались целиной к кострам, через которые перепрыгивали краснодольские парни. Григорий залюбовался их игрой, прогнусавил:

— А здорово сигают хлопцы!

Лошади, отфыркиваясь от едкой пыли, шли не торопясь. Зачуяв табун, звонко заржали и ускорили шаг. Из темноты отозвалось несколько коней, и снова наступила тишина.

От полыхавших костров ввысь взлетали огненные платки. Они отгоняли в сторону густую тьму, и она взлохмаченной черной кошкой отпрыгивала от них, лихорадочно дрожала и опять кралась на мягких лапах, готовая поглотить огонь. Яркий колышущийся свет отражался красным заревом в темных тучах, гас, затем снова вспыхивал с прежней силой.

Виктор и Григорий подъехали к табору. Здесь были чоновцы и комсомольцы, пасшие ревкомовских лошадей. Держа над головой горящую ветку, Вьюн подбежал к Виктору, закричал весело:

— Ого-го! Кого я бачу!

Григорий придержал коней, обратился к Виктору:

— Я поеду к другому табору.

— Дело твое, а я здесь останусь.

Григорий стегнул лошадей кнутом, скрылся в темноте.

В десятом часу вечера Леонид Градов, дежуривший по ревкому, доложил председателю, что приехала игуменья и просит принять ее.

Корягин удивился неожиданному ее визиту, вышел из-за стола.

— Пусть заходит!

Леонид удалился, и сейчас же переступила порог игуменья, вдруг повалилась на колени перед Корягиным и, цепляясь за его ноги, надрывно простонала:

— Петр Владиславович! Ради бога, пожалейте меня, несчастную.

— Погодите, погодите, — сказал Корягин, беря ее под локоть. — Что случилось? Садитесь.

Игуменья села на краешек стула, вытерла слезы.

— Петр Владиславович, — страдальчески продолжала она. — Вчера ночью в моей пустыни поселилась банда. Помогите мне. Избавьте меня от нее. Не могу смириться, чтобы в женской обители творились бесчинства. Вы меня, конечно, отлично понимаете, голубчик. У нас вся надежда на вашу помощь.

— А много их там? — недоверчиво спросил председатель.

— Более ста человек, — ответила игуменья сквозь слезы.

Она раскрыла сумочку, вынула из нее надушенный платочек с кружевной оторочкой, приложила к глазам, украдкой посмотрела в лицо противнику: не разгадал ли он ее притворства? И опять простонала:

— Окажите мне такую любезность, снисхождение. Век буду вам благодарна, Петр Владиславович.

Корягин в упор глядел на нее, не зная, как поступить: то ли прибегнуть к силе и тут же арестовать ее, то ли просто выставить вон. Но, подумав, решил действовать иным, более благоразумным путем. Сел на свое место.

«Эк, собачье отродье! — пронеслось у него в голове. — К ногтю бы ее — и делу конец».

Игуменья поняла, что он догадался о ее уловке, однако не показала этого, встала и протянула ему руку. Корягин отвернулся, шагнул к окну.

— Я вас задерживать не буду. До свиданья, Петр Владиславович, — поклонилась игуменья. — Надеюсь на вашу помощь.

Корягин проводил ее суровым взглядом.

Вошли Ропот и Градов.

— Разреши доложить, товарищ начальник, — весело заговорил первый. — В моем квартале вывозка хлеба завершена полностью. Сегодня вечером последние пятьдесят подвод с двумя тысячами пудов отправил на ссыпку. Вот.

— Хорошо, — улыбнулся Корягин и взглянул на Градова: — А у тебя как, Филиппович?

— Я тоже пошабашил, вывезено до пуда. Теперь думаю направляться в коммуну!

— А насчет излишков что думаете? — спросил Корягин.

— По-моему, у богатеев хлеба еще горы, — подхватил Градов.

— Что и говорить, лишки есть, — добавил Ропот.

— Придется еще потрусить кулаков, — сказал Корягин. — Страна очень нуждается в хлебе.

В дверях показался Гуня, за ним — Норкин. Гуня тоже доложил о выполнении плана продразверстки по своему кварталу. У Норкина было маленькое недовыполнение: в его квартале вот уже целую неделю нет дома нескольких богатых казаков и на хозяйстве одни лишь старики да дети.

Корягин нахмурился.

— А ты узнал, куда они уехали?

Норкин развел руками.

— Одни говорят — к родичам, другие — на базар в Екатеринодар, в лес за дровами.

— А ты как думаешь?

— Подозрение у меня большое, Петр Владиславович, — ответил Норкин. — Народ следит за их дворами.

— То-то и оно, — сказал Корягин. — Я не сомневаюсь, что они ушли в банду, и поэтому нечего цацкаться с ними. Завтра же надо реквизировать хлеб.

— Правильно! — согласился с ним Ропот. — Они тебя, Василий, обманывают. Банда ж под боком. Вот и подались туда.

Корягин дал указание председателям квартальных комитетов, чтобы они взяли на учет все хлебные излишки в станице и довели новое задание до сведения краснодольских богатеев.

— Это вызовет недовольство, — сказал Градов.

— И тем не менее хлеб мы должны взять, — предупредил Корягин.

В двенадцатом часу ночи он пришел домой. Ему навстречу выбежал из боковой комнаты только что проснувшийся Игорек, звонко закричал:

— Папочка, мой папа!

Корягин взял его на руки, поцеловал и сел на стул.

— Ну, как твои дела, сынок?

— Хорошо, — ответил Игорек, обнял отца за шею и попросил: — Покатай меня… Как на лошадке.

— Ну, садись.

Корягин посадил его себе на плечо и пустился вприпрыжку по комнате. Игорек громко заливался смехом. Отец остановился и хотел снять его с себя, но мальчик вцепился одной ручонкой за ухо, а второй шлепал отца по бритой голове, приговаривал:

— Еще, еще!

В это время кто-то постучал в окно.

Корягин опустил сына на пол, прислушался.

— Кто там? — отозвался он, подходя к столу.

— Петр Владиславович, выйдите на минутку, — раздался за окном голос Клавы Белозеровой. — Дело есть.

Корягин поспешил на крыльцо.

— Петр Владиславович, — начала вполголоса Клава — Боровик приехал домой и с линейки снял пулемет. В клуне спрятал. Мы стояли на посту и видели.

— Пошли, — сказал Корягин.

Вскоре чоновцы и комсомольцы окружили дом Боровика. Корягин постучал в дверь. Вышла женщина.

— Муж дома?

— Дома. А что такое?

Корягин переступил через порог. За ним остальные. Поняв, в чем дело, хозяин в одном исподнем белье бросился к окну. Леонид Градов и Демка Вьюн, стоявшие во дворе на страже, схватили Боровика за шиворот и в одно мгновение скрутили ему руки.