Петр Радченко - На заре

До финиша оставалось совсем недалеко. Зрители с затаенным дыханием глядели на борьбу четырех всадников. Бородуля, сжимая кулаки, не сводил глаз с дочери:

— Оксана! Не поддайся!

Лаврентий, глядя на сына, шептал:

— Виктор, бисив хлопец, не осрамись!

Сокол вместе с карим оставил позади себя Кокетку и отставал от Ратника только на полтуловища.

— Сокол, взять! — задыхаясь от бьющих струй воздуха в лицо, прикрикнул Мечев на своего коня.

— Ландыш, джаур [123] Джаур (черкесск.) — черт. ! — прошептала Аминет, припадая к холке коня. — Ну!..

Виктор, Мечев и Аминет шли теперь наравне, оставляя позади себя Оксану на четверть лошади. Красные флажки, стоявшие у финиша, быстро приближались. Оксана изо всех сил стегнула Кокетку.

До финиша оставалось не больше двадцати сажен.

— Так! Так! — торжествовал Доронин. — Еще подвинься!

Мечев и Виктор вырвались вперед и одновременно пересекли линию финиша.

Толпа разразилась криками «ура» и рукоплесканиями

— Вот черт! — плюнул с досадой Бородуля и, сняв кубанку, вытер пот на лице. — Не повезло моей Оксанке.

В следующей четверке первыми вышли Леонид Градов и Демка Вьюн.

Состязание закончилось. Народ зашумел, потянулся в улицы.

Чоновцы собрались во дворе ревкома. Корягин, Жебрак, Юдин и Доронин поднялись на крыльцо. Председатель ревкома поздравил победителей соревнований и первым вызвал Мечева.

— Я! — громко отозвался тот, и на его лице проступили пятна румянца.

— За хорошее выполнение всех скаковых состязании ревком отмечает тебя дорогим оружием, — объявил Корягин и вручил ему шашку и кинжал, отделанные золотом и серебром.

Приняв награду, Мечев поклонился и сказал:

— Спасибо!

Пристегнув к поясу оружие, он вернулся в строй. Председатель вызвал Аминет. Девушка поднялась по ступенькам. Ей тоже было вручено оружие в дорогой оправе. Аминет улыбнулась, и на ее глазах засверкали слезы. Под приветственные возгласы чоновцев она медленно сошла с крыльца и стала рядом с Мечевым.

Вьюн был награжден шашкой, отделанной чеканным серебром. Кроме того, Ропот выдал ему еще и карабин. Задыхаясь от радости, Вьюн кинулся пожимать руки Доронину, Юдину, Жебраку и Корягину.

— Демка не подведет, оправдает, — твердил он при этом счастливо и растроганно.

Спрыгнув с крыльца, он едва не сбил с ног нескольких малышей, восторженно заглядывавших ему в лицо, юркнул в колонну.

Раздача наград продолжалась…

Постепенно наступила темная, непроглядная ночь. Во дворе монастыря все замерло. Подул сильный, порывистый ветер. В просветы грозовых туч изредка выглядывали мерцающие звезды. Сверкнула молния, ударил раскатистый гром. Задребезжали стекла в окнах. По железным крышам застучали крупные капли, и вдруг хлынул проливной дождь. Шум воды и ветра слился в сплошной гул.

Игуменья сидела одна в келье и прислушивалась к завыванию бури. На сердце у нее тоже бушевала гроза. Вспомнив о письме, полученном из Екатеринодара, она вынула его из ящика стола и, вскрыв конверт, пробежала глазами по четко написанным строчкам:

Уведомляю Вас, что на днях в Белом соборе я повстречалась с Ипполитом Ивановичем Губарем. Прошу Вас приехать ко мне.

Буду Вам очень рада. С глубоким уважением

Прочитав письмо, игуменья поднесла его к свечке, сожгла и устало опустилась в глубокое кресло. Положив голову на руки, предалась тягостным размышлениям. Перед ее внутренним взором встал юродивый, божий человек, который, возвращаясь с гор, от Хвостикова, недавно посетил ее монастырь, рассказал ей о своей разведывательной работе на Кубани. Она представила его нищенский вид, лохмотья, и ей стало жаль этого человека.

«Боже, до чего приходится ему унижать себя! — воскликнула она огорченно и, невольно вздрагивая от поминутных ударов грома, подошла к окну, озарявшемуся вспышками молний, взглянула на стекло, по которому ручьями текла дождевая вода, добавила: — Переносить лишения…»

Потом нахлынули мысли о том, что и ей также приходится прибегать к конспирации, маскировке, играть роль «смиренницы» перед своим врагом, входить в его доверие.

Из коридора донеслись чьи-то резкие шаги. Игуменья вздрогнула, широко открыла глаза. Прошла минута. Кто-то отрывисто постучал в дверь. Охваченная испугом, игуменья торопливо встала и опять замерла.

— Матушка, откройте, — донесся из-за двери голос матери Иоанны.

Игуменья щелкнула замком.

В келью в сопровождении надзирательницы вошел мужчина среднего роста, в сапогах, прорезиненном плаще и в белой бараньей папахе, с плетью в руке. Это был генерал Хвостиков.

Мать Иоанна отвесила своей повелительнице низкий поклон и молча удалилась.

— Черт меня угораздил приехать в такую погоду! раздраженно проговорил Хвостиков и, бросив плеть на диван, снял шапку и мокрый плащ.

На нем была черная черкеска с костяными газырями, на тонком кавказском поясе висел в кобуре браунинг.

Подойдя к игуменье, он пытливо взглянул на нее:

— Ну, чем вы тут занимаетесь?

— Организацией отряда, Алексей Иванович, — ответила игуменья, преданно глядя ему в глаза. — Ждем ваших распоряжений.

— Набегов не делали? — опускаясь в кресло, спросил Хвостиков.

Игуменья отрицательно покачала головой.

— Думали было напасть на коммуну, но не рискнули без ваших указаний.

— Что ж, правильно поступили, — одобрил генерал. — Сейчас нужно заниматься организацией повстанческих отрядов и вступать в бой только в вынужденных случаях.

— Пока еще нет нужды, — сказала игуменья улыбаясь. — Вот мы тихо-мирно и занимаемся сколачиванием отряда.

— И как люди? — спросил Хвостиков. — Идут?

— Слава богу, — ответила игуменья. — Каждую ночь пять-шесть, а то и десять человек приходят.

— И сколько же на сегодня отряд насчитывает? — поинтересовался Хвостиков, опираясь руками на колени.

— Уже до двухсот человек добирается, — сообщила игуменья.

— Это хорошо, — вскинув ногу на ногу, одобрил Хвостиков и заиграл носком сапога. — Я проехал почти по всем главным точкам. Все идет нормально, если не считать столкновения между чоновцами и повстанцами в Царицынской даче. Есаул Живцов и сотник Курунин допустили оплошность и несут теперь неоправданные потери. Я предупредил всех военачальников, чтобы они со своими отрядами немедленно направлялись в Майкопский, Лабинский и Баталпашинский отделы [124] Майкопский отдел (1869–1924 гг., административный центр — город Майкоп), Лабинский (Армавирский) отдел (1888–1924 гг., административный центр — город Армавир), Баталпашинский отдел (1869–1922 гг., административный центр — станица Баталпашинская (сейчас — город Черкесск, столица Карачаево-Черкесской Республики)) — административные единицы в составе Кубанской области Российской империи и Кубано-Черноморской области РСФСР — прим. Гриня для объединения их в армию.