Петр Радченко - На заре

Отвислые мясистые его щеки надувались, как мехи, с каким-то особенным шипением выпускали воздух сквозь ржавые и редкие зубы. Ему тяжело было говорить. Повстанцы не шевелились. Поп протянул руку вперед, воскликнул:

— Помните, братия, проповедь святую: «Согрешающих перед всеми обличай, да и прочие страх имут!»

Сбор закончился. Колонны направились к своему корпусу, и казаки там занялись подготовкой к уходу из монастыря.

На конюшне просматривали и чистили верховую сбрую. По всему двору, покрытому прохладной тенью густых деревьев, копошились люди. Несколько казаков старательно укладывали на подводы корзины и мешки с провизией.

Хвостиков, Полли и Набабов закрылись в башне и, развернув на широком столе карту, приступили к изучению путей, по которым можно было безопасно провести свой отряд в район формирования армии.

На колокольне отец Фотий с биноклем в руках следил за лесистой местностью. К нему поднялся Андрей Матяш, спросил:

— Как дела, батька?

— Пока все тихо, — поправив на голове шляпу, ответил поп.

Андрей взял бинокль, принялся рассматривать станицу, лес, коммуну и хутор Драный, находившийся на полпути между монастырем и коммуной. Вдали на лесных дорогах виднелись подводы.

Вскоре поднялись на колокольню Хвостиков и Полли, начали шарить биноклями по лесу.

На колокольню взбежал Набабов, приложил бинокль к глазам и вдруг воскликнул:

— Господа! Интересное явление я вижу. Коммунары выходят на работу в поле!

Все навели бинокли на коммуну.

— Да, верно, — проговорил Хвостиков.

На лице Набабова расплылась широкая улыбка.

— Не прикажете ли, господин генерал-майор, «попрощаться» с ними перед уходом, а?

Хвостиков опустил бинокль, взглянул на Полли.

— Как вы, господин эмиссар?

Полли пожал острыми плечами:

— Вам виднее, господин генерал-майор.

— Случай уж больно заманчивый! — торжествовал Набабов.

— Пожалуй, — согласился Хвостиков.

Отец Фотий указал на пулемет, выставленный тут на случай набега чоновского отряда, обратился к Хвостикову:

— Ваше превосходительство, поручите мне дежурство около этой адской машины. А то моя душа не на месте. Наши-то ребятки не совсем хорошо умеют с нею обращаться. А оттуда того и гляди гроза разразится.

— А вы стрелять умеете? — не без интереса спросил Хвостиков.

— А как же, — многозначительно протянул отец Фотий. — Я ведь по воле божьей помогал генералу Деникину. Там и научился.

— А. Это прекрасно, — произнес Хвостиков. — Разрешите узнать, из какого сословия происходите?

— Исконный казак, — охотно ответил поп. — Прародители пришли с Запорожья во время второго переселения.

На рассвете два бойца чоновского отряда ввели арестованного Козелкова в кабинет председателя ревкома. За столом сидел Корягин, у открытого окна курил папиросу Жебрак. Корягин, казалось, прирос к своему месту, остановил взгляд на бывшем своем секретаре.

— Ну! Выкладывай, как шпионил? — спросил он, и сердце его зашлось от гнева.

Козелков, потупив голову, молчал. Пальцы судорожно теребили пуговицу на пиджаке, дрожали, точно от холода.

— Что, решил не отвечать, собачье отродье? — повысил голос председатель, и кровь застучала у него в висках.

Арестованный передернул плечами, остановил немигающий взгляд на нем, прохрипел:

— Рассказывать нечего. Тебе все известно.

У Корягина от ярости потемнело в глазах, захватило дыхание. Мускулы сжались. Он бросил стремительный взгляд на Жебрака, предупреждающе смотревшего на него, тяжело перевел дух и, забарабанив пальцами по столу, промычал:

— Понятно. — Вытер холодный пот на лбу и, пересиливая себя, спросил у допрашиваемого уже более ровным, однако настойчивым тоном: — Кто еще связан с бандой в станице?

— Этого я не знаю, — грубо и наотрез заявил Козелков. — Я пошел к Мишуре только затем, чтобы предупредить о предстоящем аресте.

— А еще о чем сообщил?

— И о наступлении.

— Кто еще знает об этом, кроме Мишуры?

— Больше никто.

— Врешь, контра! — грохнул Корягин кулаком по столу, схватил допрашиваемого за воротник обеими руками. — Ты думаешь, я буду нянькаться с тобой? Признавайся, собачье отродье, или я из тебя душу вытрясу!

Жебрак поднял руку, спокойно сказал:

— Погоди, Петро. Мы еще успеем его допросить.

Корягин приказал чоновцам увести арестованного. Те подхватили Козелкова и быстро удалили из кабинета. Жебрак сел у стола, потер нахмуренный лоб, потом вдруг решительно сказал:

— Что ты делаешь, Петро?

Корягин отошел к книжному шкафу и, уставившись на секретаря, некоторое время сверлил его глазами, затем с сердцем произнес:

— Не понимаю! Ничего не понимаю! — Он опустился на свое место. — Будь спокоен, этой гидре того и надобно, чтобы мы ее по шерстке гладили, цацкались, как с ребятенком малым. Не можу я так вести себя, пойми ты, Николай Николаевич!

— Сможешь, — Жебрак веско положил руку на стол.

— А! — Корягин выскочил из-за стола и, резко зашагав у стены, прошептал: — Какой мерзавец! Отребье Мартына Гречки.

Над закубанским лесом собирались грозовые тучи. Жебрак впереди бойцов чоновского отряда верхом на коне торопливо направлялся в коммуну. Дорога серой гадюкой извивалась по лесу, пересекала чистые поляны, луга с зелеными копнами сена, прижималась к берегу реки, и Жебраку приходилось ехать то в чаще, под низко нависшими ветвями деревьев, скрывавших даже свод голубого неба, то снова появляться на открытой местности.

Перед глазами — монастырь. Особенно хорошо была видна церковь, колокольня, в окне которой чернели маленькие человеческие фигуры.

Жебрак ритмично покачивался в седле, и длинные ветки иногда задевали его слегка, а то и до боли хлестали по лицу, но он как бы и не замечал этого. Когда солнце выглянуло из-за набухших дождевых туч, по его кубанке, черкеске и коню побежали тени, падавшие от листвы. Он пустил коня в намет и, оставляя позади себя поднятую пыль, помчался по дороге. За ним, не отставая, скакали чоновцы.

Вот они выехали из-за опушки леса, приблизились к воротам двора коммуны. Коммунары с вилами и граблями направлялись на работу в поле. Многие мужчины и парни были вооружены винтовками.

За толпой ехали на косилках косари, на конных граблях сгребальщицы.

Доронин увидел верховых, остановился. Жебрак спешился и, ведя коня в поводу, направился во двор, спросил у председателя о Юдине.

— В засаду собирается, — сказал Доронин, подавая ему руку. — Думает сделать глубокую разведку перед боем.

Привязав коня к дереву и ослабив у него подпругу, Жебрак пошел с председателем к уполномоченному. Тот увидел их, подал бойцам команду «вольно». Остановились у изгороди под белоствольной чинарой, отбрасывавшей далеко в сад свою громадную тень. Жебрак обратился к Юдину: