Петр Радченко - На заре

Разведка донесла Хвостикову о наступлении чоновских отрядов на монастырь.

Во дворе подняли тревогу. Банда в одно мгновение стала под ружье у церкви, замерла в ожидании распоряжения.

Хвостиков взбежал на паперть, объявил о наступлении чоновцев и, взмахнув плетью, скомандовал:

— На молитву — шапки долой!

Повстанцы опустились на колени, обнажили головы.

— Начинай! — приказал генерал.

Казаки заунывно загудели протяжными голосами:

«Спаси, господи, люди твоя…»

В монастыре стоял сплошной молитвенный гул, наводя страх, тоску и уныние.

Монахини закрылись в своих кельях, упали на колени перед образами и также начали молиться. Соня вбежала к игуменье, бросилась к ней и, задыхаясь от волнения, воскликнула:

— Матушка, матушка!..

— Ничего, дитя мое, ничего, — прервала ее игуменья. — Успокойся. Нам теперь лучше будет.

— Слава богу! — перекрестилась Соня.

Со двора донеслись слова молитвы:

«На сопротивные даруя и твое, сохраняя крестом твоим жительство».

В лесу, с той и с другой стороны, произошло столкновение разведывательных групп. Выстрелы их становились все слышнее и слышнее. Было видно, что чоновские отряды быстро продвигаются вперед.

Игуменья дрожала за свою судьбу, металась по келье. Соня шлепнулась на колени и, торжествуя, начала класть на себя широкие кресты и бить земные поклоны. Игуменья бросила на нее косой взгляд, простонала:

— Ох! Не радуйся, дитя мое.

— Почему, матушка?! — Соня обернулась к ней. Нас ведь освободят! Вы же сами желали.

Игуменья удалилась в спальню и оттуда добавила:

— Перестань. Не ровен час, все может случиться. Это не игра какая-нибудь, а бой. Молчи лучше. А не то — проси бога о пощаде.

— И не буду! — сказала Соня. — Нас никто не тронет.

Игуменья, прислушиваясь к выстрелам, закрыла глаза.

— Позови, дитя мое, — попросила она страдальческим голосом, — позови мать Иоанну.

Соня выбежала в коридор и на мгновение остановилась.

«Боже мой! — произнесла она шепотом, скрестив па груди руки. — Неужели?.. Нет, нет! Это мне показалось!» Она рванулась вперед и помчалась к надзирательнице.

Закончив молитву, банда рассыпалась у кирпичной ограды, замерла. Защелкали винтовочные затворы, и снова ни звука.

Разведка под нажимом чоновских отрядов поспешно отступала к монастырю. Выстрелы участились, и эхо с треском разливалось по всему лесу, поглощалось крутыми берегами Кубани.

Хвостиков и Набабов носились из конца в конец залегшей цепи, давали короткие распоряжения. Шум боя приближался. Уже четко слышались ружейные и пулеметные выстрелы, отдавались на лесных опушках: ах! ах! тра-та-та! тра-та-та! ах! ах!

Конотоп со своими разведчиками наконец вбежал во двор, залег за оградой и, глядя в ее решетчатые просветы, стал шарить глазами по черному лесу, прислушиваться к выстрелам.

Пальба прекратилась.

К Хвостикову подбежал Данилка Конотоп, доложил о приближении чоновцев.

Набабов запер ворота. Прошло несколько минут напряженного молчания.

— Приготовиться к бою! — раздалась команда полковника.

У ограды поднялись винтовки.

— Пли! — вырвалось в гробовой тишине.

Грянул дружный залп. В воздухе запахло пороховым дымом. Чоновцы, прячась за деревьями, открыли интенсивный огонь с левой опушки леса, прилегавшей к восточной поляне перед монастырем, громко закричали «ура», но в атаку не поднимались.

Набабов поспешно перебросил на восточную часть двора подкрепление. Бандиты ответили массированным огнем из винтовок и ручного пулемета по взводам Юдина и Ропота, лежавшим в укрытиях.

Но в это время бойцы Жебрака и Доронина, сохраняя тишину, начали атаку. Они бросили во двор несколько ручных гранат. Раздались взрывы, послышались стоны раненых.

Конотоп, лежа на животе, нащупывал глазами людей в темноте и палил по ним из обреза.

Перестрелка разгоралась. Пули свистели, ковыряли кирпичные стены монастырских построек, решетили железные ворота.

Отец Фотий сидел на колокольне и зорко следил за вспыхивающими огоньками выстрелов по всей опушке леса.

На помощь к нему пришел Гиря. Зарядили пулемет и сели у простенка между высокими открытыми окнами.

— А что, батька, — обратился Гиря к попу, — смогем мы удержаться, не вышиблют нас отседова?

— Бог ведает, братец, — подобрав под себя рясу и натянув на лоб широкополую шляпу, ответил отец Фотий. — Все в руцех божих.

Гиря выглянул в окно, посмотрел на темную опушку леса, откуда велась стрельба по монастырю.

— А ежели нас прищучат, ты тоже уйдешь с нами? — бросив короткий взгляд на попа, опять заговорил Гиря каким-то неестественным голосом.

Поп подумал, затем сказал:

— Нам и бежать-то некуда. Там чоновцы закрыли все дороги, а здесь непроходимое болото. Разве только по косе.

Чоновцы под покровом ночи осторожно подбирались к стене монастырской ограды. Лес гудел и стонал от ружейной пальбы. Слышались оглушительные взрывы гранат. Раненые, кто еще не потерял последние силы, уползали к укрытиям. Некоторые из них громко охали, просили оказать помощь, но на них никто не обращал внимания.

Хвостиков подал сигнал для пулеметной стрельбы с колокольни. Поп сказал казаку:

— Следи, чтобы не заело! Ленту направляй.

Припав к пулемету, он открыл огонь. Чоновцы отхлынули к исходным позициям, залегли за деревьями. Пулемет умолк.

— Все исчезли! — следя за противником, выдохнул отец Фотий.

Гиря метнул на него стремительный взгляд.

Со стороны наступающих снова заработали пулеметы, возобновилась винтовочная стрельба.

Поп опять прирос к ручкам пулемета, нажал гашетку. Над монастырем повисло грозное татаканье, запели пули.

Гиря невольно задрожал всем телом, и его сердце, казалось, остановилось на мгновение. Сознание затемнилось какою-то невидимой завесой, помутнело, мускулы сжались, как боевая пружина. Пулемет строчил, заглушая шум разыгравшегося боя в монастыре. Гиря не выдержал, с силой вонзил кинжал попу между плеч.

— Вот тебе, лохматая собака!

Он кинулся к пулемету и стал поливать банду свинцовым дождем. Во дворе поднялась паника. Повстанцы побежали к реке, но неожиданно для них с правого берега Кубани ударил пулемет и захлопали винтовки.

Хвостиков и Полли, под прикрытием двух своих пулеметов, оттеснивших заслон за рекой, стали отступать с казаками по косе.

Иван Градов, цепляясь за корни на крутом берегу реки, спустился к водоплеску, сел на корягу. Перед его глазами брели люди по мелководью. Градов открыл по ним огонь из пулемета. Вокруг него свистели пули, впивались в деревья, булькали в быстрине реки. Он прянул к обнаженным корням старого дуба. На берегу залегло несколько бойцов, среди них был и Вьюн. Он по-кошачьи прыгнул с обрыва на корягу, перебросился к старику и, просовывая ствол карабина между спутавшимися корнями, до боли стиснул зубы.