Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

— Ах, вот оно что! — говорю я и протягиваю портному руку. Он слегка поднимает голову, переводит взгляд на другой участок стола и подает мне руку с такой же ловкостью, как слон ногу. Странный человек!

Около меня появился кельнер, готовый принять заказ. Люблю мужскую прислугу в трактирах: у кельнерши всегда найдется хотя бы один поклонник, с которым она вечно шушукается по углам, так что ее не дозовешься.

Когда я ем, я глух и нем. Поужинав, я закуриваю сигару, оглядываюсь и начинаю внимательно наблюдать за всеми окружающими. За столом напротив — мужская компания ведет оживленный разговор. За следующим столом сидят двое молодых людей. За столиком налево господин, дама, две барышни и обер-лейтенант, не слишком молодой и довольно толстый. За всеми столами слышен громкий смех, особенно за столом налево. Младшая из девиц смотрит! У папаши голова очень странной формы, какая-то угловатая, и седые волосы собраны наверху в пучок. Она похожа на четырехгранную бутыль с пивом, из горлышка которой выбивается пена. Головы дочерей тоже похожи на бутылки, но круглые.

Только за моим столиком тихо.

— Как идут дела, пан Семпр? — начинаю я.

Портной слегка ежится, потом произносит:

— Ничего, так себе.

Видно, он не из разговорчивых.

— Много у вас подмастерьев?

— Дома только двое… да еще даю работу на сторону.

Смотри-ка, сколько слов разом!

— Вы, конечно, семейный, пан Семпр?

— Нет.

— A-а, холостяк?

— Нет. — Он долго и с трудом собирается, потом добавляет: — Вдовец… уже три года.

— Наверное, вам скучно без жены и без детей?

Он опять долго раскачивается и наконец говорит:

— У меня девочка… семи лет.

— Надо бы вам снова жениться.

— Надо.

К нашему столику подсаживается трактирщик.

— Очень мило, — говорю я, — что хозяин почтил нас своим обществом.

— Это моя обязанность, — отвечает он. — Торговля этого требует. Трактирщик должен подходить к столикам, гостям это нравится, они считают это большой честью.

Я хочу улыбнуться, приняв это за шутку, но вижу, что в его глазах нет никакого оживления. Сказал он это всерьез? Кажется, он глуп. Но какие у него глаза! В жизни не видел глаз такого светло-зеленого цвета. Лицо красное, волосы рыжие, так что их почти не отличишь от кожи. Стоит взглянуть немного косо, и контуры его головы расплываются.

— Хороша погодка, — говорю я, чтобы поддержать разговор.

— Э, что толку в хорошей погоде! Люди идут гулять, а трактиры пустуют. Я сегодня утром тоже вышел на улицу, но скоро вернулся. Солнце печет в спину, значит, быть грозе. Однако сегодня ее не было.

— Ну, — говорю я, — пешеходу в городе не страшна ни гроза, ни дождь. На это есть зонтик.

— У меня не было с собой зонтика.

— Ну, так надо было поспешить домой.

— Если спешить, то какая же это прогулка?

— Недолгий летний дождь можно переждать где-нибудь в подворотне.

— Стоять в подворотне — это тоже не прогулка.

Какой он нудный!

Трактирщик зевает.

— Что, устали?

— Вчера рано лег спать, а когда я рано ложусь, у меня на другой день всегда зевота.

— Наверное, вчера не было гостей?

— Были. Долго тут сидели. Но вчера было плохое пиво, мне не по вкусу, так чего ради торчать тут?

Оригинальный тип.

За столом налево обер-лейтенант вошел в раж.

— Говорю вам, из тысячи человек и один не знает, сколько есть видов сивых лошадей. Семнадцать, вот что! Самый лучший — это атласный. Великолепный конь! Глаза и губы светло-розовые, копыта светло-желтые…

Входит новый гость. Судя по тому, что разговоры умолкли и все взгляды обратились на него, это случайный посетитель. Он проходит к заднему столику и садится там. Разговоры продолжаются. Обер-лейтенант объясняет, что сивые лошади родятся черными. Младшая из девиц все время посматривает на меня, словно я — та самая лошадь…

Я допил свое пиво. Трактирщик и ухом не ведет. Кельнер Игнац тоже. Я стучу, и Игнац несется ко мне как сумасшедший. Он интересует меня, и я все время наблюдаю за ним. Ему лет сорок, в ушах — серебряные серьги, правое ухо заткнуто ватой. Он чуточку похож на Наполеона, но страшно глупого. Иногда он на некоторое время прикрывает глаза, и кажется, что он о чем-то серьезно думает, но я ручаюсь, что он на самом деле не думает ни о чем. Он останавливается то здесь, то там и стоит в размышлении. Когда кто-нибудь из гостей постучит, он вздрагивает и опрометью несется на зов.

За столиком напротив идет разговор о польском языке. Собеседники все время честят друг друга на чем свет стоит. Только и слышно «ты балда», «а ты осел» и еще какие-то эпитеты из мира животных. Странная манера беседовать! Один из спорщиков уверяет, что, кто знает немецкий и чешский, тот знает и польский, ибо это смесь обоих языков. Например: «Что фрагует [31]пан?»

Входит еще гость, коренастый, как пень. Видимо, это завсегдатай. Он усмехается и садится к нашему столику.

— Еще один ваш сосед, — говорит трактирщик, подходя к нам. — Пан доктор Крумловский. Пап Кликеш, обувщик.

Кликеш подает мне руку.

— Вы красивый парень, — говорит он. — По вас должны девушки с ума сходить, пан доктор!

Я смущен и слегка краснею. Мне хотелось бы держаться непринужденно и с улыбкой оглядеться по сторонам, посмотреть на ту младшую девицу, но у меня ничего не получается.

— Да уж покрасивее тебя, — смеется трактирщик. — Твое лицо с оспинами похоже на терку.

— Черт побери! — восклицает Кликеш и шаркает ногой по полу, посыпанному песком. — Никак, у тебя пол вымыт?! Видно, пришел приказ из магистрата! — Он смеется. — Да, пан доктор, без этого он не вымоет. А раз в год за ним приходят сюда двое полицейских и ведут его в баню. Иногда он так упирается, что присылают троих.

Общий громкий смех. Кликеш, очевидно, здешний присяжный шутник. Он остроумен, я не мог удержаться от смеха. Но на его грубом, бугристом лице нет злобы, глаза у него умные и простодушные.

— Он правильно делает, что бережет деньги, — продолжает Кликеш. — Денег ему надо много, я даже не поспеваю столько пропивать. — И он осушает кружку до дна. — А теперь я хотел бы поужинать.

Он оживленно жестикулирует, руки его все время в воздухе, и от этого он похож на перевернутый пень с торчащими кверху корнями.

Двое молодых людей, сидевшие особняком, заказывают бильярд и поднимаются с мест. Пока они сидели, они казались одинакового роста. Теперь видно, что один коротышка, а другой верзила. Есть у меня один такой знакомый: пока он сидит в трактире за столом, никто не обращает на него внимания, а когда начнет вставать, это продолжается так долго, что все присутствующие разражаются хохотом. От этого он чувствует себя глубоко несчастным.

— И выбрать-то нечего, — ворчит Кликеш, глядя в меню. — Гуляш… Перец… Мясные крошки в томате. Это, наверное, крошки из твоего кармана, а, хозяин?