Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Времени оставалось еще много, и я обошел наши боевые позиции, заглянул в Хотковы сады, где вблизи дороги, что ведет вниз, был пост Микулаша из Гус. Взглянул я вниз, в сторону Бруски, откуда Прокупек, поджидающий Погорака, должен был, быстро поднявшись по косогору, дать нам знать о его прибытии. Затем я поднялся к крепости и по валам прошел к Бруским воротам. Когда я подходил к крепости, сердце у меня сильно забилось, а когда удалялся от нее, снова притихло.

Крепостные валы со стороны Бруских ворот образуют два бастиона. На одном из них была площадка с крохотным прудом, укрепленным каменной кладкой и густо заросшим тростником и кустарником, — любимое место наших игр. Там же, под кустом, у нас был припрятан хороший запас гладких камешков для пращи. Другой бастион был расположен немного пониже: сейчас там стоит кафе «Панорама», тогда были только заросли кустарника.

Еще несколько шагов, и я достиг Бруских ворот — моего командного пункта, поста главного военачальника.

Усевшись на скамеечке над воротами, я раскрыл книгу. Легкий озноб охватил меня, мурашки пробежали по спине, но это было не от страха. В общем, я чувствовал себя бодро. Этому немало способствовало то обстоятельство, что я не обнаружил ни одного из своих соратников. У меня возникло приятное подозрение, что они струсили и не придут. Мое сердце начало было преисполняться гордым презрением к ним, но я тотчас спохватился, подумав, что тем самым, пожалуй, заставлю их явиться… и не стал преисполняться презрением.

С Марианского и Бельведерского плацев доносились бой барабана и звуки горна. В воротах подо мной проезжали возы, шли люди. Сначала я не обращал на них внимания, потом поддался суеверию и стал гадать: если вот этот прохожий, в конце моста, свернет к Бубенечу, мы потерпим неудачу, если он свернет налево, к Подбабе, все будет хорошо… Один, второй, третий, четвертый, пятый прохожий — и все идут к Бубенечу!..

На Бельведере пропели горны, словно к атаке. Я вскочил.

На башне храма святого Вита часы пробили десять. Я оглянулся и увидел в аллее Микулаша из Гус, он шел к своей позиции. Благородное, отважное сердце, мужественный воин, пожертвовавший каникулами ради великого дела: ведь он уже две недели назад мог бы быть у брата… И все же я чувствовал, что не слишком обрадовался, увидев его. Итак, долг повелевает мне произвести смотр наших сил. Держа перед собой раскрытый учебник, я медленно пошел по бастионам. Здесь, наверху, не было ни души.

Я подошел к пруду. В траве лежал Прокоп Голый. Заметив его, я зашагал крупными, тяжелыми шагами, как если бы шел в боевых доспехах по мощеному двору крепости.

Прокоп Голый тоже держал в руке книгу. Он взглянул на меня, глаза у него были красные.

— Все в порядке?

— Да.

— Она у тебя?

— У меня.

Речь шла о бамбитке, которая была доверена Прокопу.

Я кивнул в сторону куста, где лежали наши камешки. Прокоп тоже кивнул и хотел улыбнуться, но улыбка не получилась.

В этот момент из ворот крепости вышел солдат в куртке и фуражке набекрень, с ведерком в руке. Это был тамошний вестовой, а мы-то забыли о нем!.. Что ж, одним противником больше. Он медленно шел в нашу сторону и, подойдя, поставил ведерко. У нас обоих екнуло сердце.

— Молодые люди, нет ли у вас закурить?

— Нет, мы не…

Я не договорил. Не мог же я сказать, что никто из нас, кроме Прокопа, не курит.

— Ну, а два крейцера у вас, наверное, есть? Дайте-ка мне их на курево. Я тут служу с прошлого года, с тех самых пор, когда были беспорядки… (Наши сердца екнули еще сильнее, словно их пронизал электрический ток)… и мне господа каждый день дают на курево.

Дрожащей рукой я вынул два крейцера и подал ему. Солдат присвистнул, взял свое ведерко и отошел, даже не поблагодарив.

Я отсалютовал Прокопу и спустился вниз, на дорогу. Там я вошел в Хотковы сады и приблизился к Микулашу из Гус. Он сидел на скамейке у Бельведера и, держа на коленях книгу, смотрел вниз. Снова раздался мой крупный, тяжелый шаг — шаг воина в боевых доспехах.

— Все в порядке?

— Все. — И он слегка улыбнулся.

— Прокупек там?

— Там. Курит.

Внизу, на перилах, сидел Прокупек, болтая ногами, и курил сигару. Наверняка трехкрейцеровую.

— С завтрашнего дня я тоже начну курить.

— И я.

Я отсалютовал и удалился, стараясь ступать как можно более тяжело.

Потом я снова сидел над воротами. Солдаты в четком строю возвращались с ученья, — превосходно! Как ни странно, сегодня я смотрел на них с каким-то хмурым недовольством. А ведь, бывало, вид этих шеренг волновал меня; стоило мне услышать грохот барабана, как мое воображение разыгрывалось безудержно: мне уже слышались захватывающие звуки военной музыки, я видел себя на белом коне, во главе войск, возвращающихся после победного сражения. Солдаты идут за мной с веселыми песнями, вокруг ликует народ, но мое лицо непроницаемо, и я лишь иногда чуть наклоняю голову… А сегодня мое воображение было подобно вчерашнему выдохшемуся пиву, из которого мать иногда варит невкусную похлебку. Голова моя не поднималась горделиво, язык словно прилип к гортани. Когда кто-нибудь из солдат, случайно поглядев вверх, встречался со мной взглядом, я отводил глаза.

Я поглядел на окружающий пейзаж. В нем была разлита какая-то радость, словно на холмы и долины неслышно падал мелкий золотой дождь. И все же мне показалось, что весь пейзаж проникнут своеобразной грустью. Я вздрогнул, хотя было тепло.

Потом я уставился в голубое небо, и мне снова вспомнилась Маринка. Милая девочка! Но, кажется, сейчас я немного боюсь и ее. Потом мысли мои приняли другое направление. Ведь вот Жижка с горсткой своих людей победил сто тысяч крестоносцев. Рыцарь Парсифаль за час порубил сотню вражеских воинов… Но что же это такое: иногда даже исторические примеры не вдохновляют — они как вчерашнее пиво, как язык, прилипший к гортани…

Нет, на попятный нельзя, невозможно! Будь что будет.

Прохожих в воротах теперь стало больше. Я бездумно смотрел на них. Потом я опять начал гадать и при этом бессознательно хитрил: загадывал только на прохожих в сельской одежде, о которых можно было смело предположить, что они свернут налево, к Подбабе.

По моему телу пробежал озноб. Я с трудом встал. Сделаю-ка я еще раз смотр наших сил, неумолимый долг призывает меня.

Когда я твердым шагом, — впрочем, я чувствовал, что он уже не особенно тверд, — приближался к Прокупеку, дежурный офицер как раз вошел в ворота крепости для очередной проверки. Подождем, пока он выйдет…

Прокоп Голый был бледен как мел.

— Пепик, ты трусишь, — сказал я с искренним сочувствием.

Прокоп Голый не ответил. Пальцем правой руки он слегка оттянул вниз правое веко, так что стал виден красный ободок.