Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

Эта мысль примирила ее с ситуацией, и вскорости лицо и воинственная фигура коменданта вновь явились ее воображению. Как он был хорош собой, как галантен, как молод! Вряд ли намного старше ее самой! С какой готовностью приняла она его приглашение! Эта мысль заставила ее зардеться.

От грезы, не лишенной очарования, — а значит, ей суждено вернуться вновь — княжну оторвала Лаэль: она принесла детский башмачок, который отыскала рядом с центральным диваном; разглядывая украшавший эту вещицу узор из цветного бисера, княжна догадалась, куда они попали.

Пусть замок этот и находился на самом дальнем рубеже исламского мира, пусть он был до отказа набит мужчинами и оружием, но коменданту дозволялось иметь собственный гарем, и сейчас они находились в своего рода общей женской комнате. Здесь в обычное время встречались жены коменданта — неведомо, насколько многочисленные, — которых пока изгнали в какое-то другое помещение, здесь они предавались тем немногим радостям, какие позволяла их участь.

Княжну вновь прервали. Шпалеру на одной из стен откинули в сторону, и две женщины внесли яства. Следом шла третья с небольшим столиком, украшенным турецкими узорами; его она поставила на пол. На столике расставили блюда, очень легкие и простые; затем вошла третья женщина с охапкой шарфов и шалей. Последняя оказалась гречанкой, и она пояснила, что ее повелитель, владелец замка, рад предоставить гостьям все возможные удобства. Позднее, вечером, их ждет более обстоятельная трапеза. Пока же ей поручено им прислуживать.

Гостьи, приободренные присутствием в замке других женщин, немного перекусили; после этого столик унесли, а прислужниц временно отослали. Завернувшись в шали, ибо они успели промокнуть под дождем, а в комнату сквозь незастекленные окна заползала сырость, дамы уселись на диван, огородившись для пущей надежности подушками.

И вот теперь, когда им стало тепло, уютно, а в душах воцарился покой, хотя их и будоражила мысль, что они втянуты в вихрь незаурядного приключения, княжна сумела убедить Лаэль рассказать ей о себе; бесхитростность девушки показалась ей очаровательной, тем более что дополнялась исключительной остротой ума. Так оно часто бывает, когда основательное образование совсем не подкреплено жизненным опытом. Для спрашивающей любопытнее всего оказалось то, что она за один день открыла для себя двух таких замечательных людей и с обоими оказалась в очень необычных отношениях. А поскольку женщинам свойственно отыскивать сходство между заинтересовавшими их людьми, княжна была поражена тем, сколько общего оказалось у Сергия и Лаэль. Оба были молоды, хороши собой, обладали обширными познаниями — и при этом выказывали редкостную неискушенность. Выражаясь на языческий манер, что имела в виду, сведя их вместе, судьба? Княжна решила для себя, что станет наблюдать за развитием событий.

Когда по ходу повествования Лаэль заговорила об индийском князе, Ирину глубоко поразила окружавшая его тайна. Повествовательница и сама знала далеко не все, а потому рассказ ее мог разве что раздразнить любопытство. Кто он такой? Где находится Чипанго? Он богат, образован, сведущ во всех науках, говорит на всех языках — он посещал самые разные земли, даже необитаемые острова. Да, внешность его казалась весьма заурядной: увидев его впервые, Ирина почти не обратила на него внимания; запомнились ей разве что глаза да бархатная накидка. Она мысленно дала себе слово изучить князя повнимательнее, но тут из-за портьеры появился евнух, шагнул вперед и, отвесив княжне полупоклон, произнес:

— Мой повелитель не хочет, чтобы гостьи ощущали себя брошенными. Он помнит о том, что родственнице августейшего императора Константина нечем скрасить течение времени и это, вероятно, ее гнетет. Он смиренно просит ее принять его сочувствие, меня же он прислал сообщить, что сегодня днем в замок прибыл знаменитый сказитель, направляющийся ко двору султана в Адрианополе. Доставит ли княжне удовольствие послушать его?

— Какими языками он владеет? — осведомилась княжна.

— Арабским, турецким, греческим, еврейским и латынью, — прозвучал ответ.

— Какой мудрый человек!

Ирина посоветовалась с Лаэль и, решив развлечь девушку, приняла предложение, заодно попросив передать коменданту их благодарность.

— Приготовьте чадры, — напомнил евнух, пятясь к двери. — Сказитель — мужчина, и он явится прямо сейчас.

Ввели сказителя. Он медленным шагом приблизился к дивану, на котором сидели его слушательницы, — он знал, что за ним пристально наблюдают.

Караваны приходили в Константинополь едва ли не каждый день. Колокольчик на шее у осла, который вел длинную вереницу груженых верблюдов по узким улицам, можно было услышать всякий час, а шейх, возглавлявший такой караван, как правило, был арабом. Соответственно, княжна видела многих сынов пустыни и успела изучить особенности их облика, однако ни разу еще ей не доводилось видеть столь благородного представителя этой расы. Он подходил тем шагом, каким нынче ходят по сцене актеры, она видела его красные туфли, белую рубаху, спадавшую до лодыжек и перетянутую поясом, так что на груди образовался просторный карман, за плечами — плащ в красно-белую полоску. Княжна обратила внимание и на добротность тканей: рубаха была из тончайшей ангорской шерсти, плащ — из верблюжьего волоса, переливчатый и мягкий, как бархат. У пояса она заметила пустые ножны для ятагана, богато инкрустированные бриллиантами. Голову сказителя покрывал платок из шелково-хлопковой ткани, с кистями, в мелкую красную и желтую полоску, его удерживал обычный шнур; впрочем, все это княжна заметила лишь между делом, ибо сам вошедший приковал все ее внимание — рослый, величавый, царственный; она вглядывалась ему в лицо, не сознавая, что собственное ее лицо не прикрыто.

Черты его были правильными, кожа — обветренной до цвета красноватой бронзы, борода негустой, нос острым, щеки впалыми, глаза, хотя затененные бровями и платком, блестели, точно бусины из отполированного черного янтаря. Руки он сложил на груди, как это принято у восточных слуг в присутствии особ много выше их по рангу; приветствие его было исполнено безусловной почтительности, однако, когда он поднялся и встретился взглядом с княжной, глаза его задержались на ней, засветились — и он в тот же миг отбросил или позабыл свою смиренность, став даже величественнее эмира, владеющего тысячей шатров по десяти копий в каждом и по десятку верблюдов на каждое копье. Некоторое время княжна выдерживала его взгляд — ей померещилось, что она уже видела это лицо, но где, вспомнить не удавалось; когда же она поняла, что блеск глаз делается все острее, то испытала то же, что испытала под взглядом коменданта. Неужели это он? Нет, сейчас перед ней стоял человек зрелого возраста. Да и зачем коменданту такой маскарад? Впрочем, итог был тем же, что и на причале: княжна опустила покрывало на лицо. Тогда к сказителю вновь вернулось смирение, и он заговорил, потупив глаза и не разжимая рук.